Боги войны

– Да хрен тебе по всей морде, вместе уйдем! – я хватаю Вадика за руку и тело и под громкий крик от боли вскидываю его на плечо. Второй разведчик и один из стрелков еще живы, пытаются мне помочь, второй связист тоже погиб. Втроем ковыляем туда, куда указывал ранее Вадик. Тут какие-то сараи, что скрывают нас от немцев, давая хоть какую-то передышку.

– Давайте вперед, я сам, – приказываю бойцам, и те устремляются вперед. Несу Вадима, сознание он потерял тогда, когда я грузил его к себе на плечи. Ну и хорошо, меньше криков. Делаю несколько шагов и понимаю, нога отказывает, но все же держусь. Канализация, к которой вел Никоненко, оказывается почти рядом, развороченная труба видна, чуть не падаем в нее. Плюхая по воде и тому, что было в трубе, уходим все дальше на восток, надеюсь, немцы в такой кутерьме не заметили точного места нашей пропажи, авось уйдем.

– Никифоров, дуй вперед, а то выйдем прямо к врагу! – приказываю оставшемуся разведчику. Тот устремляется вперед по трубе, а я так и иду сзади. Через несколько пройденных мною метров возвращается боец.

– Товарищ командир, можно выйти в домах, почти там, где мы шли сюда. Тогда прошли, можно и выйти, наверное. Немцев-то там не было…

– Проверяй, чего стоишь, я иду, – киваю в ответ.

Выбрались мы и правда в развалинах, которыми пробирались сюда. Вокруг стрельба, но это нам даже на руку. От стены к стене, не опуская Никоненко, я уже запинался, но шел вперед. И вот наконец внезапно возвращается из дозора Никифоров, а с ним два бойца.

– Товарищ командир, давайте поможем? – предлагают парни. Но я мотаю головой.

– Поможете, когда выйдем, пока несу, идем!

Оказалось, здесь стояли наши, почти целая рота пехоты держала несколько домов, они нам и помогли. Как мы оказались в отряде Светлова, я не помню, очнулся, будучи уже на берегу. Лейтенант был рядом, я лежал на досках.

– Ну и здоров же ты, паря! – воскликнул он, когда я закашлял.

– Вадим где?

– Да рядом твой сержант, рядом. Живой, спас ты его, лейтенант. А сам-то?

– Чего? – не понял я.

– Ты сам-то чуть живой, еле дотащили тебя сюда, тяжелый уж больно. Вот же вырастили тебя родители.

– Ага. Есть на чем переправить бойцов?

– А тебя не надо? – усмехнулся Светлов.

– Я… – задумавшись, я мысленно пробежал по телу, – я не знаю.

Я не чувствовал ногу, и правая рука была какая-то ватная, как не своя. Видимо, меня тоже зацепило, причем в этот раз серьезно.

– Грузите, ребята, – раздался голос Светлова, – да осторожнее, не растрясите!

– Куда меня? – с каким-то детским страхом спросил я. Видимо, все же попер отходняк, и появился страх. То самое противное липкое чувство, что забивает все мысли, и ты уже ни на что не годен.

– Нога и грудь, – дернул щекой Светлов, – ничего, Вань, сюда дошел – выживешь. Давай, братец, удачи тебе. Поправишься, бей фашистов до конца, все бы так воевали, как твои бойцы!

Сильно сказано. Причем это не штабная крыса хвалит лишь затем, чтобы оправдать свою неграмотность в управлении войсками. Хвалил такой же боец, как и я сам, а это приятно. Это и есть настоящая похвала, за которую и самому не стыдно. Значит, хоть что-то сделал правильно, раз хвалят такие люди.

* * *

Как переправились, я не помнил. Очнулся ненадолго на левом берегу, смутно знакомые бойцы перегружали меня на повозку, удалось разглядеть, что был я не один, раненых было много. Шума вокруг хватало, где-то слышна стрельба, где-то канонада орудий. Никто ко мне не обращался, да и незачем было. Несут, и то хорошо. Только сейчас я понял, как устал. Тело ныло и гудело, но больше от усталости, чем от ран. Хотя и раны беспокоили, я все ж не железный, хоть и крепкий.

Спустя какое-то время я периодически просыпался, тряска усилилась, а облака на небе, в которое смотрел, проносились быстрее, чем до этого. Сделал вывод, что везут на грузовике. В следующий раз, когда очнулся, кстати, реально спал, а не в отключке был, почуял, как меня вновь тащат. Несли, видимо, в санбат, видел сестричек и бойцов, которые и несли носилки.

– Ну что, лейтенант, все же уложили тебя в госпиталь немцы? – На операционном столе было холодно, это первое, что я почувствовал. Раздели, голый лежу, стыдно как-то. А врач знакомый, встречались уже.

– Ага, – кивнул я и сжался.

– Э, нет, братец, давай-ка не напрягайся, а то у меня не получится тебе и рану-то вычистить. Такой большой – и боишься? – А я вдруг осознал, что и правда боюсь. Боюсь, что калекой стану, почему-то именно такие мысли в голове. Ведь я-то знаю уровень здешней медицины. Сейчас распашет вдоль и поперек и скажет, что так и было. Черт возьми, легко сказать – расслабься. Как?!

– Стараюсь, – кивнул я вновь. Подумал о матери, об отце, как они там? Как воспримет мама, если принесут похоронку. Почему такие мысли в голове, откуда это все?