Боги войны

— Это и есть главная трудность, Лабиен. А вдруг измена Цезарю — хитрая уловка? Ведь он навредит нам не меньше, чем целый вражеский легион. Не окажет поддержки в нужное время, или просто отступит в критический момент, или развернет свои силы так, чтобы блокировать наш резерв. Любое подобное действие — и мы проиграем войну… Если б я мог ему доверять. Я бы первый оказал ему уважение и всюду выставлял бы его напоказ. Прославленный полководец в серебряных доспехах! Разве мог я подумать, что у меня под командованием окажется военачальник Цезаря? Брут мог бы принести большую пользу, но… я боюсь полагаться на его сведения. Лучше уж я не поверю, чем позволю себя разгромить.

— Осторожность всегда лучше, господин. Когда Брут убьет первых воинов противника, он докажет нам свою искренность. Или я прикажу его схватить.

Полководцы посмотрели друг другу в глаза, и диктатор согласно кивнул.

Принесли на серебряных блюдах еду, и Помпей следил, чтобы Лабиену доставались лучшие куски. Они ели, стоя у карты и обсуждая предстоящую кампанию. И еще долго после того, как унесли тарелки, полководцы продолжали разговор — пока на горизонте не село солнце и Помпею пришла пора опять идти к брюзгливым старикам сенаторам.

Выйдя во двор, Брут пристегнул меч. Пусть старый дурень и Лабиен сами состряпают план войны. Вот уж два сапога пара. В Лабиене если и была когда-то искра жизни, то она давно перегорела в этом греческом пекле. А Помпей вместе с молодостью утратил и свою отвагу.

Брут оглянулся и хмыкнул, заметив двоих солдат, приставленных к нему Лабиеном для слежки. Поначалу он терпел их присутствие, говоря себе, что сам поступил бы так же. Кто поверит галльскому полководцу, который много лет считался правой рукой Цезаря? Но шли месяцы, Помпей не становился благосклоннее, и незаслуженное недоверие мучило Брута все сильнее. Брут знает неприятеля лучше, чем кто-либо другой, и отлично мог бы стать орудием его уничтожения. А помощники Помпея встречают любое предложение Брута оскорбительным высокомерием. Наверное, большая часть предложений до диктатора даже не доходит, с горькой иронией думал Брут. Солдаты, молчаливо трусящие позади, стали раздражать его гораздо сильнее.

Брут поморщился. Может, стоит заставить их побегать, чтобы отработали свою плату? Проведя в казармах Диррахия три месяца, Брут отлично изучил городишко. Голос разума убеждал потерпеть, пока ему станут доверять, но сейчас Брут не желал подчиняться разуму. Сегодня ему все надоело; завернув за угол, он бросился бежать, набирая скорость. Какой-то возница и его быки удивленно таращились вослед. Брут резко свернул в переулок и добежал, не оглядываясь, до самого конца. Этому научил его Рений во время последнего пребывания в Греции. Когда убегаешь, не нужно сразу оглядываться назад — это замедляет бег. А преследователи и так никуда не денутся.

Не замедляя скорости, Брут еще пару раз свернул. От быстрого бега он приятно разгорячился. Полководец был натренирован не хуже любого солдата и мог бегать хоть целый день. Перед ним возникла заманчиво открытая дверь, и он вбежал прямиком в незнакомый дом и выбежал с другой стороны на неизвестную улицу. Ни разу не оглянувшись на преследователей, беглец отсчитал с полмили по извилистым улочкам и наконец решил, что они отстали.

Солдаты непременно донесут о его поступке своему каменному начальнику, хоть им и не миновать кары. Лабиен, конечно, не зверь, однако требует точного выполнения приказов, и Брут не завидовал этой парочке. Помпею тоже непременно сообщат, и подозрения диктатора укрепятся. Того и гляди, пошлют дозорных прочесать все улицы. Брут перевел дух и задумался о своем положении. У него в запасе не больше часа. Лабиен свое дело знает, и ему не потребуется много времени, чтобы обложить беглеца. Брут ухмыльнулся — было только одно место, ради посещения которого стоило рискнуть оставшимся временем. Он мигом сориентировался, рванулся вперед и, взяв подходящий темп — он мог пробежать в нем несколько миль, — быстро застучал сандалиями по красной пыли.

Однажды Бруту послышался вдалеке топот легионеров — он ускорил бег и после ничего не слышал.

Когда полководец добежал до дома с садом в центре города, волосы у него намокли от пота, но дыхание оставалось ровным. Здесь жила дочь Цезаря — прекрасная птичка в золотой клетке.

За долгие месяцы ожидания Цезаря Юлия, как, впрочем, и члены сената, не принимала никакого участия в происходящих событиях. В первые недели пребывания в Греции Брут иногда встречал ее вместе с мужем, затем у Помпея прибавилось дел, и он предоставил супругу самой себе.

Брут испытал странное чувство, когда они встретились при всех в рабочем кабинете Помпея — так далеко от поместья Цезарей! Они обменялись лишь несколькими пустыми фразами; Юлия вела себя церемонно, но глаза ее подозрительно блеснули. Давно, еще девочкой, она огорчалась, что, став супругой Помпея, будет вынуждена распрощаться с вольным образом жизни. Так и произошло — перед полководцем предстала нарумяненная, увешанная драгоценностями знатная римлянка.