Богини Колизея. Любовь и кровь

Юмор, конечно, несколько специфический, но что поделать — профессия гладиатора приучает относиться к смерти несколько… дружески, если вы понимаете, о чем я говорю.

Опустившись рядом с Фероксом, старик поднял веко лежавшего без сознания гладиатора, пощупал пульс и кивнул хозяину, показывая, что мужчина еще жив.

Увидев поданный знак, девушка вспыхнула от радости, но улыбка быстро сбежала с ее лица, глядя, как вокруг распростертого тела, сплошь покрытого кровью, растекается темно-красная лужица. Когти и зубы медведя оставили на правом плече и груди ее друга глубокие раны, и Ахилла не могла отвести глаз от одной, той, где зверь содрал с груди Ферокса мясо, и оно висело красной тряпкой, обнажая кость. На губах несчастного выступила розовая пена, и он дышал так тихо, что казался мертвым.

Внезапно гладиатрисса почувствовала, как ее взяли за локоть крепкие пальцы хозяина.

— Ахилла! — негромко произнес у нее над ухом ланиста. — Помни, если почтенной публике не понравится твой бой и мне не заплатят, Ферокса придется добить. У меня нет денег на его лечение. Тебе это понятно? А теперь сосредоточься. Забудь все, кроме грядущего боя, иначе проиграешь. Вспомни, чему тебя учили. Не бойся, за Фероксом есть кому присмотреть, а тебе сейчас лучше уйти отсюда.

— Но я…

— Без возражений! Где ее оружие? Так, копье, лассо, кинжал… Что за дрянь ты притащил? — нашел он повод сорвать злость на оружейнике. — Почему не взял с золотой насечкой? Опозорить меня хочешь?

Отвесив пару зуботычин, которые его помощник принял с полнейшим равнодушием, ланиста успокоился и уже без излишних эмоций проследил за последними приготовлениями Ахиллы. В какой-то мере ей повезло: сосредоточившись на трагедии с Фероксом, девушка совершенно не боялась грядущего поединка. Однако повидавший многое Камилл не без основания опасался, что скифянка не сможет сфокусироваться на противнике и проиграет бой раньше, чем его начнет.

Чтобы не допустить этого, он даже нарушил традицию и не пошел следить за поединком Ворона с Квинтом, а остался с ней и раненым другом. В суете вокруг умирающего Ферокса и сборов Ахиллы он почти забыл о том, что в атриуме сражаются те, кто делил с ним все невзгоды кочевой жизни, и тем неожиданней и страшнее был многоголосый вскрик, донесшийся из-за открытых дверей. Возбужденные видом крови, зрители вопили «Добей!», «Добей!», «Добей!» так, что пошевелился даже лежавший без сознания Ферокс.

— Это конец…

Ахилла обернулась то ли на шепот, то ли всхлип и увидела, как у вечно невозмутимого ланисты, много раз без страха глядевшего в глаза смерти, на щеке появилась влажная дорожка, которую он даже не пытался стереть. Была ли это боль за того, кого сейчас добивали перед пирующими гостями Валериев Максимов, оплакивал ли он гибель своей полуголодной труппы, жалел ли о том, что много лет назад пошел против воли отца — кто даст ответ на этот вопрос?

Но Камилл недаром в свое время слыл отличным гладиатором. На секунду дав волю своему горю, он тут же снова стал невозмутимым распорядителем жизнью и смертью членов своей «фамилия гладиатория».

— Быстро пошла в триклиний, — резко приказал он расстроенной Ахилле. — Здесь тебе делать нечего. Охрана! Отведите девушку и проследите, чтобы она не наделала глупостей. Я сейчас приду!

С этими словами он отвернулся, давая понять, что разговор окончен, и привычная к повиновению Ахилла, повесив на плечо аркан и взяв в руки копье и кинжал, шагнула за порог навстречу судьбе. Мимо нее рабы протащили тело Квинта с перерезанным горлом, замотанным какой-то тряпкой, чтобы не пачкать пол. За ним как слепой брел Ворон, глядя перед собой остановившимися глазами. Даже не заметив, что больно задел предплечье девушки краем щита, он вошел в комнату и сел на невесть как оказавшийся там богато изукрашенный стул кипарисового дерева, стоявший между двумя светильниками.

Ахилла тяжело вздохнула, ощущая запах крови, и, не став дожидаться печального рассказа, пошла по коридору на льющийся свет. Сзади топала ногами и тяжело сопела охрана. Около входа в триклиний ее догнал Камилл. Они встали в проеме арки, ожидая, когда раб-именователь, исполнявший обязанности глашатая, объявит ее выход. Благодаря паузе девушка смогла оглядеться по сторонам и немного освоиться с ярким светом десятков светильников, озарявших высшее общество не только маленьких Путеол, но и вечного Рима.

— Хозяева вон там, слева. В центре — претор Валерий Максим. Тех парней, что возлежат за соседним столом, ты уже видела. Нас интересует красавец с надменным лицом, что склонился к роскошной матроне. Это Север, сын хозяина виллы, префект претория. Дама — Кальпурния, жена сенатора Семпрония, одна из признанных красавиц Рима. Говорят, по своей распущенности она скоро догонит Мессалину. С другой стороны от нее — приятель Севера Каризиан. Род у него древний, но после всех гонений, что устраивала на его семейство предыдущая династия, денег у него почти не осталось, так что милейшего сенатора не раз обвиняли в не очень красивых финансовых операциях.