Богини Колизея. Любовь и кровь

С этими словами он плюхнулся в ожидавшие его носилки, и дюжие рабы заторопились, догоняя ушедших. Федрине на мгновение показалось, что префект претория хочет что-то добавить к словам приятеля, но тот, чуть замешкавшись, дал шенкеля коню, который в два прыжка настиг императорский эскорт.

Федрина последний раз помахал рукой и отправился доедать остывший обед. Жизнь возвращалась в привычную колею.

А в карцере на роскошном плаще Каризиана, за который тот заплатил сумасшедшие деньги, сидели, прижавшись друг к другу, чтобы хоть немного согреться, две девушки, и вряд ли кто-нибудь смог подумать, что они еще несколько дней назад были врагами не на жизнь, а на смерть.

Через пару дней на всех улочках, ведущих к Большому цирку, было негде яблоку упасть от желающих посмотреть на широко анонсируемые гонки колесниц. Самые предусмотрительные поспешили заблаговременно занять места, но основная масса, как обычно, валила в последний момент. Римляне и римлянки, вольноотпущенники и рабы отчаянно пихали друг друга, стремясь прорваться в колоссальное здание, эллипсом опоясывающее поле для заездов.

Север, ярый болельщик «синих» [50], нетерпеливо погонял едва плетущегося Каризиана, который был непривычно задумчив и никак не реагировал на подначки приятеля, уставшего тормошить друга. Не дождавшись реакции на очередную шутку, Север не выдержал:

— Слушай, не принимай ты все это так близко к сердцу! Ну посидела в карцере твоя красавица, подумала о жизни… Может, теперь покладистее станет?

— Мне сейчас не до смеха, — отмахнулся печальный Каризиан. — Ей там совсем не место.

— Где? В карцере?

— И там тоже. Но я имел в виду саму школу. Ну почему я не могу ее выкупить?

— Потому что у тебя нет денег, — терпению младшего Валерия Максима мог позавидовать даже Сизиф. — Федрина задешево ее не отдаст.

Луция для него великолепная приманка для зрителей. Ручаюсь, весь высший свет Рима сбежится посмотреть на ее выступление.

— Но я могу продать часть своего имения!

— Север сочувственно обнял за плечи расстроенного приятеля:

— И сделаешь двойную глупость. Хотя бы потому, что останешься без денег, а твоя красавица привыкла жить на широкую ногу. И я бы на твоем месте, в ожидании воссоединения с прекрасной Луцией, озаботился преумножением имеющегося, а не разбазариванием последнего.

— Почему спасение любимой женщины ты называешь «разбазариванием денег»?

— Потому что, если ты выкупишь сейчас Луцию, она никогда уже не сможет появиться в приличном обществе. То, что этот раб был ее любовником, еще ничего — у нас сейчас любая уважающая себя матрона мечтает заполучить в постель гладиатора. Но ей не простят его смерти, а она тебе — что ты купил ее как рабыню.

— И что же мне делать? Ждать, пока ее сожрут львы, медведи или кто еще там?

— Да, мой бедный Каризиан. И приносить жертвы богам, моля их помочь ей достойно выступить на арене. Тогда, возможно, отважной амазонке поднесут лавровый венок, а то и рудис, и она уйдет триумфатором, а победителей не судят. Вернее, им прощают некоторые грешки.

— Но для того, чтобы ее освободили от гладиаторской повинности, нужна воля толпы!

Север посмотрел на приятеля долгим укоризненным взглядом, словно учитель на тупого ученика. На лице Каризиана появилась догадка:

— Мы посадим своих людей…

— …и те потребуют ей свободу! Ну наконец-то! А если еще заплатить клакерам, то шуму будет на весь Рим… Хотя боюсь, что твои неприятности на этом не закончатся.

— И что еще может случиться? — в голосе Каризиана прозвучала безнадежность.

— Ты забыл про папашу Луции. Сенатор вряд ли будет в восторге, что его дочь так легко отделалась. Кроме того, ты на всю жизнь забудешь про мужские забавы, потому что, чует мое сердце, наша страдалица будет вить из тебя веревки!

— Ну знаешь ли! — вскинулся Каризиан и вдруг рассмеялся: — Боюсь, что ты прав!

— О горе мне! — шутливо воздел руки Север. — Мой лучший друг погибает для общества, и я же ему помогаю! Сердце рвется в груди от… Слушай, от чего оно должно рваться: от горя или отчаяния?

— Ну прекрати же ты!

— Ха! Если мой неунывающий друг решил изображать плакальщицу на похоронах, то должен же кто-то улыбаться в этом мире! А теперь пошли быстрее! Я хочу попасть в Большой цирк хотя бы к концу заездов. Мало того, что я поставил на «синих» кучу денег, так там будут все красотки Рима. Не хотелось бы упустить возможность хорошо провести время… Слушай, ну сколько можно переживать?

— Да я не переживаю, — отмахнулся Каризиан. — И перестань меня тормошить. В твоих словах есть доля истины, и я хочу кое-что обдумать… По-твоему, мне не хватит денег на Луцию?

— А что, нет? По-моему, ты и без нее всегда тратил больше, чем получал после кончин многочисленных родственников.

— Но я изменился! Сейчас вот баллотируюсь в квесторы. Хочу отвечать за продажу земли.

Север только присвистнул, глядя на приятеля как на буйнопомешанного.

— Неужели ты думаешь, что тебе кто-то доверит деньги, если всему Риму известно, что сенатор Каризиан спустил уже несколько состояний?