Богини Колизея. Любовь и кровь

Свами старательно выковыривала из ноги занозу, полученную во время утренней потасовки. Видимо, один из табуретов, стоявших в столовой, был не так хорошо обструган, и она воткнула щепку в икру, когда его отшвыривала. Вообще утренний случай произвел на нее гнетущее впечатление. Миролюбивая и рассудительная по природе, она совершенно не желала становиться во главе какой-либо партии, и то, что ее практически вынудили к этому, испортило девушке настроение, тем более что полученная оплеуха еще давала о себе знать ноющей болью в щеке.

Корнелия же, наоборот, страшно довольная, что все мирно закончилось, что-то напевала на родном языке, расчесывая свои густые локоны цвета спелой соломы. Увидев, что Луция не спит, она помахала ей рукой:

— Эй, спускайся к нам! Очень хочется поболтать, а Свами такая сердитая, просто ужас!

Луцию, которую буквально распирала полученная новость, не надо было уговаривать. Мягко спрыгнув в проход, она уселась на постель Корнелии и сделала таинственное лицо:

— Я сегодня получила весточку из города. Завтра сюда придет один мой приятель, ну тот, чей плащ лежит наверху. Похоже, что он что-то замышляет.

— Ой, Луция, — ахнула галлийка, схватив подругу за руки. — Я так за тебя рада!

— Чему? — непритворно удивилась римлянка, которая уже успела распрощаться с патрицианским снобизмом и забыла, что живет среди рабынь, а не аристократической ровни.

— Ну как же, — захлопала ресницами ее собеседница, — он наверняка придумал, как спасти тебя отсюда! Ты же сама говорила, что он знатный человек!

— Хм, знатный-то он, конечно, знатный, но только совершенно беспутный и без асса за душой. Где уж ему найти денег, чтобы меня выкупить! Да и зачем я ему! Если б ты знала, как я его обижала в прошлой жизни!

— Но, дорогая, он все равно тебя очень любит. Иначе зачем ему заступаться за тебя перед Федриной? И плащ, такой прекрасный плащ… Он ведь стоит кучу денег, а Каризиан оставил его тебе, хотя, по твоим словам, сам не богат.

— Скажи проще: «Нищий!» — усмехнулась прислушивающаяся к их разговору Свами. — Кстати, а что в твоем понятии «нищий»?

— Ну как сказать, — немного растерялась патрицианка, не привыкшая считать деньги, — он еле набирает сенаторский ценз в миллион сестерциев.

— Сколько?! — ахнули подруги, для которых пределом мечтаний была сотня монет, а слово «миллион» означало бесконечность.

— Миллион сестерциев… Ну, он принадлежит к сенаторскому сословию, понятно? А у нас… у них существует нечто типа денежного ограничения — миллион сестерциев. Понятно?

— Ничего не понятно, — покрутила головой Свами, никогда не имевшая и тысячной доли этой суммы. — Одно ясно: мне сенатором не быть! Слушай, а ухажер Ахиллы тоже такой богатый?

— Какой еще ухажер?

— Ну тогда, с колодками… который за нее заступился…

— Ах, Север!.. Вы думаете, что он… Да вы что? Этого просто не может быть! Я хорошо знаю префекта претория — это не тот человек, который может серьезно увлечься женщиной, пусть даже такой, как Ахилла. Он только сердца умеет разбивать, а у самого его вообще нет.

Впрочем, ходили слухи, что наш сердцеед в юности был до беспамятства влюблен в рабыню, но все закончилось плачевно. Парень отправился с Веспасианом в Иудею, а девчонку претор сделал своей наложницей. Она то ли при родах умерла, то ли что еще… Север, вернувшись, чуть не убил отца. Потом они помирились, но… В общем, наш красавец относится к тем мужчинам, от которых надо бежать как от чумы, если хочешь сохранить в целости сердце и рассудок.

— А твой Каризиан? Он тоже такой? Они же друзья?

— О, это совсем другое дело! Когда-то у него была очень богатая семья, но затем при Нероне его отец попал в проскрипционные [54] списки, вскрыл себе вены, мать умерла, и если бы не родственники, то мой красавчик помер бы с голоду или был похищен теми негодяями, что крадут на улицах свободнорожденных детей, а потом продают малышей в рабство. В результате он получил отличное образование в Афинах, прекрасно говорит по-гречески, пишет чудесные стихи, но, помня смерть своих родителей, предпочитает жить одним днем, не думая о будущем. Вот такая теплая компания у них получилась.

Девушки помолчали, обдумывая услышанное. Наконец Свами закончила возиться с занозой и, поплевав на ободранное место, подняла голову.

— Слушай, я не знаю этих парней, но хочу заметить, что если бы они были такие бессердечные, как ты говоришь, то вряд ли стали бы за вас просить. Твой Каризиан, по-моему, отличный парень, что касается воздыхателя Ахиллы…

— Нет у меня никакого воздыхателя! — в неожиданно раздавшемся голосе скифянки послышалась такая ярость, что все окаменели. — Нет его у меня, ясно? Мне этот ваш живодер даром не нужен! Из-за него погиб Ферокс, а вы какую-то чушь несете! Чтоб я этого никогда больше не слышала, ясно?

— Ясно, — нестройными голосами согласились подруги, только Свами при этом почему-то подмигнула Луции, а та в ответ с сомнением пожала плечами и покачала головой.