Богини Колизея. Любовь и кровь

Началась суматоха, которая всегда бывает в непредвиденных ситуациях. Звякнул упавший поднос, сбитый со стола вскочившим сенатором, девушки бросились кто назад, подальше от жуткого зрелища, кто вперед, чтобы… Они сами не знали зачем. Вперемешку с ними толпились примчавшиеся венаторы и бестиарии, пытавшиеся вместе с рабами-охранниками перевернуть медведя, чтобы освободить Флавию от его веса. Может быть, в глубине души они надеялись, что бедная венатрисса еще жива?

С большим трудом шестеро крепких парней оттащили тушу лесного гиганта. Нарцисс, торопясь, опустился около растерзанного тела, которое еще минуту назад было молодой, полной жизни девушкой. Быстро осматривая несчастную, он пытался определить серьезность ран. Христианка была в сознании и хрипло дышала, на ее губах выступила розовая пена, а из страшных рваных ран на шее и груди потоком лилась кровь. Во дворике воцарилась тишина, прерванная рыданиями — это не выдержала жуткого зрелища Корнелия и теперь заходилась в плаче на груди Свами.

— А ну, все по комнатам! — скомандовал опомнившийся Фламм. — Эй, на воротах, сюда! Очистить двор!

Он призывно махнул рукой вооруженным рабам, дежурившим у входа в казарму, и те поспешили к стоящим рядом с Федриной охранникам на помощь. Нехотя, но не сопротивляясь, охотники и охотницы уступили требованию старшего тренера, и скоро во дворе не осталось никого, кроме ланисты с сенатором, тренеров и охраны.

— Ну? — с досадой поинтересовался Федрина, прикидывая, чем ему может грозить дурацкая выходка самоубийцы.

Расстроенный Нарцисс отрицательно покачал головой. Серые губы девушки тронула чуть заметная улыбка, и она закрыла глаза.

Все молчали. Наконец Фламм подозвал к себе одного из охранников и указал на умирающую. Тот достал меч и вопросительно взглянул на хозяина школы, прося подтвердить приказ. Федрина раздраженно кивнул и отвернулся.

С характерным звуком гладиус вошел в тело, освобождая умирающую девушку от мучений долгой агонии. Ее ноги в сношенных до дыр башмаках пару раз поскребли залитый кровью песок, прочертив две борозды, и, вытянувшись, замерли.

Тело Флавии унесли в морг, тушу медведя — на кухню, где беднягу, после снятия шкуры, виртуозно разделал повар. Самые вкусные части целую неделю подавались к хозяйскому столу, а из остального сварили для «фамилия венатория» вкусную похлебку. Кто сказал, что Федрина не держит своего слова? Обещал праздничный обед — вот, получите!

Пока тренеры во главе с ланистой стояли над останками несчастной Флавии, забытый в суматохе сенатор, зеленый как молодая трава, побрел к своим носилкам. Все произошедшее было так дико, что ему не хотелось ничего обсуждать с Федриной, хотя ради этого он сегодня встал еще затемно, что было совершенно не в его правилах.

У ворот хозяина встретили перепуганные рабы, издали наблюдавшие за всем, что происходило у столба. Молча забравшись внутрь носилок, Каризиан задернул шторки и, закрыв глаза, скомандовал: «Вперед!» Ему казалось, что он до сих пор ощущает запах крови, текущей из растерзанной груди самоубийцы. Одно дело смотреть на венацио с сенаторского места, где все выглядит как в театре и умирают неизвестные люди, а другое — увидеть смерть вот так — на расстоянии нескольких метров. Так близко, что он слышал хруст костей и чавканье смыкающихся челюстей. Схватившись за голову, он застонал, представив себе не месте незнакомой девушки Луцию.

Рабы не решились уточнять у расстроенного хозяина, что значит «Вперед!», и, по молчаливому уговору, потащили его туда, куда он всегда отправлялся в минуты душевного расстройства, то есть к лучшему другу; так что, когда носилки остановились, Каризиан обнаружил, что находится на Эсквилинском холме у виллы Валериев Максимов.

Надеясь, что боги услышат его молитвы и Север еще не успел уйти из дома, Каризиан вылез из носилок и поплелся наверх по мраморным ступеням.

Бедному влюбленному повезло: префект давно уже собирался ехать к своим преторианцам, но задержался, помогая отцу разобраться со сложным и малоприятным делом одного из его клиентов, редкого зануды, вечно просящего то денег, то протекции, то помощи в ссорах с соседями. Когда раб-именователь доложил, что прибыл квестор Каризиан, они как раз заканчивали обсуждение, и Север, радуясь тому, что избавился от попрошайки, сразу же отправился в атриум, удивляясь неурочному времени для визита приятеля.

Перебирая в уме неотложные дела, он быстро вышел в просторный холл и застыл в изумлении. Его друг, притулившийся на самом краю стоящей в нише кушетки, допивал кубок рубинового вина, которое, судя по цвету, вряд ли успели разбавить, а рядом стоял раб, готовый по первому знаку гостя подлить еще. Одного взгляда, брошенного на сенатора, было достаточно, чтобы понять, что случилось нечто ужасное: его буквально трясло, лицо посерело, губы кривились, как у маленького ребенка, который вот-вот заплачет. Его отчаяние было столь велико, что Север, знавший об излишней впечатлительности друга, сильно встревожился.