Богини Пушкина. От «златой весны» до «поздней осени»

Встречи их продолжатся и со временем станут всё более желанными для Анны. Все её чувства и помыслы сконцентрированы лишь на одном: быть рядом с Александром, видеть его, жертвенно служить ему.

Анна Вульф. Предполагаемый портрет.

Неизвестный художник

Весной 1826 года Прасковья Александровна, матушка большого семейства Осиповых-Вульф, к слову, и сама очарованная Пушкиным, увозит дочь подальше от «беды». Из Малинников летят к Пушкину горькие жалобы Анны: «…Вы разрываете и раните сердце, которому не знаете цены».

А вот и весьма неординарное суждение Алексея Вульфа, брата Анны, «доверенное» им другу-дневнику: «Эти два дня (11–12 сентября 1828 года. – Л.Ч.) не оставили после себя много замечательного. Я видел Пушкина, который хочет ехать с матерью в Малинники, что мне весьма неприятно, ибо от того пострадает доброе имя и сестры и матери, а сестре и других ради причин это вредно».

Минул ещё год в жизни поэта, насыщенный странствиями и любовью. В сентябре 1829-го Пушкин вернулся в Москву из полного военных опасностей Арзрумского похода и тотчас – к Гончаровым на Большую Никитскую, где его ожидала довольно прохладная встреча. Зато на Пресне, в доме сестёр Ушаковых Катеньки и Лизоньки, – там Пушкин бывает чуть ли не всякий день, – его всегда ждут.

Альбом Елизаветы Ушаковой, подобно скрытой камере, запечатлел отзвуки тех салонных бесед – острых шуток и любезностей, каламбуров и признаний, что звучали в пресненском доме.

Мелькают на альбомных страницах профили и ножки Катеньки Ушаковой, портреты Натали Гончаровой, этой неприступной крепости «Карс», и её строгой маменьки, будущей тёщи поэта, рисунки котов и котят с их любезной «хозяйкой» Лизонькой, сценка взятия Арзрума и автопортреты поэта…

О! Альбом! Живи сто лет
Нашу память сохраняя!..
Без тебя и нас как нет…
Ах! Живи нас вспоминая!

Давным-давно эти полушутливые, но полные надежды строчки украсили альбом некоей барышни пушкинской поры. Вот и заветный «Ушаковский» альбом, счастливо уцелевший в водовороте времени, сохранил память о влюблённой Анне Вульф. Пушкин изобразил её в полный рост, задумчиво глядящей на дорогу, рядом с полосатым верстовым столбом и отметкой «235» – сто9⌂лько верст разделяли Москву и тверское сельцо Малинники.

Под исполненным пером рисунком Пушкин надписал и тотчас густо зачеркнул: «je vous attends à M (?)», что в переводе с французского – «я жду вас в М(?)». Не из Малинников ли слышался поэту тот немой призыв?! Любовная нить, связующая поэта с барышней Анной Вульф, столь непрочная и эфемерная, продолжает виться…

Как-то вдруг, в одночасье московская жизнь и вместе с ней общество милых «пресненских харит» наскучили поэту. И вот уже дорожный возок исправно «отсчитывает» рвы и колеи знакомых тверских просёлков.

Анна Вульф. Рисунок А.С. Пушкина.

Из альбома Елизаветы Ушаковой. 1829 г.

Достигнув сельца Павловского, Пушкин попадает в объятия добрейшего Павла Ивановича Вульфа, хозяина усадьбы. Приветствует его и хозяйка, «гамбургская красавица» Фредерика Ивановна, Фриценька, – её, как желанный трофей, муж-победитель привёз из немецкого похода.

И почти сразу по приезде (известен день – среда 16 октября) поэт наносит визит в Малинники, где застает одинокую Анну Вульф: она, бедная, страдает флюсом и не может радоваться жизни, ехать с сестрами в Старицу взглянуть на «новых уланов». Вместе они сочиняют письмо Алексею Вульфу, приятелю поэта, где Пушкин игриво объясняет причину внезапного приезда: «Проезжая из Арзрума в Петербург, я своротил вправо и прибыл в Старицкий уезд для сбора некоторых недоимок. Как жаль, любезный Ловлас Николаевич, что мы здесь не встретились! то-то побесили б мы баронов и простых дворян!» И далее живо и весело описывает нравы обитателей Вульфовых усадеб.

«День чудесный»

Среди деревенских забав, удовольствий и трудов летит время, вот уже и ноябрь, близится воскресенье. День рождения пушкинского шедевра! Эту дату – «3 ноября» – Пушкин выводит под первыми строфами «Зимнего утра».

Но почему дано такое название? Поэт всегда точен в словах, событиях, деталях – ведь на календаре всего лишь начало ноября. Верно, по некоему капризу природы зима в тверском краю в тот год выдалась необычайно ранней, выпал снег и ударили первые морозцы.

Другая странность. Вот, обращаясь к любимой, поэт предлагает запрячь в санки «кобылку бурую». И тут же в следующих строках – новый призыв: предаться бегу «нетерпеливого коня»?! Да не мог же Пушкин допустить столь явную несуразицу!

Обратимся к черновикам. Там всё в соответствии: не кобылку, а «коня черкасского» изначально до́лжно было запрячь в сани. Не показался ли породистый скакун поэту слишком вычурным для простой деревенской прогулки?