Богини славянского мира

Комплексный анализ дошедших до нас источников показал, что в языческую эпоху богиней-берегиней северной столицы Руси являлась именно Мокошь, многие черты которой впоследствии перешли на христианский образ Софии Премудрости Божией. Данное обстоятельство объясняет особенности восприятия новгородцами в «двоеверную» эпоху этого в высшей степени абстрактного начала новой религии, ясность об истинной сущности которого отсутствовала даже в ХVI в. Хоть летопись упоминает из языческих божеств в Новгороде одного лишь Перуна, культ которого действительно имел глубокие корни в этой земле, однако приведенные выше материалы показывают, что на начальном периоде своей истории жители этого города были не менее тесно связаны и с Мокошью. Без учета этого вряд ли можно объяснить тот факт, что в христианский период небесным покровителем Новгорода становится не Илья-пророк, а София. Следует отметить, что Мокошь в новгородской традиции сохранила очень многие черты Великой богини. В образе дерева она символизирует трехчастное деление Вселенной по вертикали и, стремясь органично вписать в мироздание свою создаваемую городскую общину, новгородцы в своем первоначальном общественном устройстве стараются воспроизвести именно эту структуру. Духовный стих о Егории Храбром и сказка о Василисе Премудрой содержат намеки на то, что эта богиня могла рассматриваться и как порождающее вселенную начало. Мокошь оказывается весьма тесно связана с Судьбой, а впоследствии со Словом, которое в индоевропейской традиции само мыслилось как вселенское начало, запечатлеваемой этим Словом Славой, а также божественной Премудростью, которую оно выражало. Она охраняет избравшую ее покровительницей город, являясь его верховным правителем и судьей, причем власть ее распространяется не только на земную жизнь, но и на посмертную участь человеческой души. Сохраняет она весьма древние связи с быками и коровами, а также со змеем, в облике которого воспринимался ее божественный супруг Перун. Наконец, в качестве Венеры она является покровительницей как брака, так и торговли, в буквальном смысле путеводной звездой для корабельщиков. Связь с данным светилом вписывает Мокошь в рамки таких индоевропейских традиций, как иранская и римская, в которых богиня, отождествляемая с данным небесным светилом, также выступает в роли охранительницы и связана с понятием верховной власти.

Глава 17 Морана и Баба-яга

Помимо женского олицетворения Жизни славяне знали и такое же олицетворение Смерти, которой была известная нам по западнославянским источникам богиня Морана или Маржана. Польский писатель Я. Длугош отождествлял Маржану с античной Церерой, «Матерью и богиней плодов», которую почитали крестьяне и земледельцы, принося в жертву пшеничные зерна. Однако, если Длугош отождествлял польскую Маржану с римской богиней земного плодородия Церерой, то более ранние древнечешские глоссы «Mater verborum» соотносили Морану с гораздо более зловещей греческой Гекатой, что подтверждается и корнем мор-, лежащим в основе ее имени. Интересно отметить, что в фольклоре Marena также называлась Smrt, Smrtka, Smrtonoska и ассоциировалась со смертью и болезнями, как об этом красноречиво говорит чешская поговорка: «От Морены нет спасения». Другая пословица гласила: «против Морены нет коренья», т. е. лекарства. Обычно она олицетворялась женским чучелом, символизировавшим смерть (мор) и зиму, которое торжественно топилось западными славянами во время встречи весны для обеспечения будущего урожая.

Первым утопление чучел Дзеваны и Маржаны описал все тот же Я. Длугош. Другой польский писатель Мартин Бельский в 1551 г. так описывал свои личные наблюдения данного праздника: «На моей еще памяти был обычай у нас по селам, что на Белой неделе поста топили одно чучело: убрав сноп из конопли или соломы в человеческое платье, все село провожало его туда, где поблизости было какое-нибудь озерцо или лужа, и там, сняв с него одежду, бросали в воду, распевая жалобно: «Смерть вьется по плетню, ища себе хлопоты» и т. д. Затем поскорее бежали домой от того места; кто же <…> в то время падал, считали это предзнаменованием, что он в том же году умрет. Звали это чучело Маржана, я бы сказал, что это был бог Марс»⁷⁸⁴. Очевидно, что это было изображение богини смерти, так что Бельский ошибся в своем предположении, однако, к счастью, он одновременно записал и то имя, которое слышал от своих земляков. Д.М. Дудко отметил, что, согласно Длугошу, поляки топили чучела Маржаны и Дзеваны 7 марта, сопоставив это с тем, что именно 7 марта в Индии носили с факелами изображение богини смерти Кали и бросали его на берегу Ганга⁷⁸⁵. Славяно-индийские параллели на этом не заканчиваются: в Индии богиня смерти традиционно изображалась с высунутым языком и точно также с высунутым языком была изображена баба-яга на русской лубочной картинке.