Слезы блеснули на длинных темных ресницах. Дейзи внезапно показалась себе очень старой, почти дряхлой. Остаться с Бобом означает обмануть его. Он заслуживает от женщины своей жизни гораздо большего, чем Дейзи могла дать ему. Благодарность не заменит любви, и постепенно когда-нибудь он поймет и простит ее, как она в свое время поняла и простила мать.
Их взгляды встретились, и она подняла подбородок чуть выше.
– Куда лимузин заедет за мной? – снова спросила она. Лицо Видала стало жестким. Всего несколько часов знакомства, а от нее, как от всякой женщины, сплошные неприятности!
Он мысленно выругался. Никто и никогда не приезжал с ним в Вилладу. Это установленное им самим непреложное правило еще ни разу не было нарушено.
Видал рассерженно вдохнул. Сегодня придется сделать исключение. Завтра он поселит ее в «Беверли-Хиллз» или «Беверли-Уилшир».
– В таком случае вам лучше поехать со мной, – сухо объявил он, открывая дверцу машины. Едва дождавшись, пока она сядет рядом, он включил зажигание, развернул автомобиль и вновь направил его к шоссе.
Дейзи сознавала, что здравомыслие и рассудительность покинули ее. Он сказал, что никогда не позволит ей снова сбежать. Целовал со свирепой страстью. Почему же теперь молчит, превратившись в незнакомца, снедаемого непонятным гневом, причины которого она не понимала.
Только когда шоссе осталось позади и машина начала взбираться вверх по крутому и непроницаемо-темному каньону, она нашла в себе мужество нерешительно спросить:
– Вы в самом деле хотите, чтобы я приехала завтра на студию?
– Да, – резко бросил он. – Мне нужна чертовски хорошая кинопроба, чтобы убедить руководство «Уорлду-аид» заключить с вами контракт и позволить снимать в фильме, который я уже представляю себе.
– Каком? – с любопытством спросила девушка. Они круто повернули, и глаза Ракоши злобно блеснули.
– Фильм, который директора студии вовсе не намереваются запустить в производство… пока.
– И вы сумеете заставить их изменить решение?
– Если они не согласятся, я пригрожу обратиться к Сесилу де Миллу в студию «Лески».
– И вы можете это сделать?
– Я делаю все, что хочу, – процедил он, вновь помрачнев.
У Дейзи перехватило дыхание. Как ей хотелось быть похожей на него! Быть такой же бесстрашной, дерзкой, отчаянной, не бояться жизни! Смотреть миру в лицо – неукротимо, твердо, с беспечным вызовом. Делать то, чего хочет
Девушка закрыла глаза и поклялась, что отныне никогда не будет думать о себе как о Дейзи. Дейзи Форд умерла. Осталась лишь Валентина.
Холмы зловеще нависали над ними – темные силуэты во мраке ночи. Наконец, когда они добрались до самой голой, бесплодной вершины, Видал свернул с узкой дороги и остановил автомобиль у большой уединенной виллы.
Слуга-филиппинец поспешил навстречу, удивленно подняв брови при виде Валентины.
– Хотите выпить? – спросил Видал, беря с серебряного подноса, принесенного Чеем, традиционный высокий стакан бренди и содовой.
– Нет, спасибо.
Валентина в изумлении осматривалась. Никогда не видела она ничего подобного. Одна стена была целиком из стекла, и видневшиеся вдалеке огни свидетельствовали о том, что где-то, в другом доме, веселились запоздалые гости. Ковер был белым и таким пушистым, что ноги утопали в нем по щиколотку, стены обтянуты черной кожей; очень много картин и книг. Девушка внезапно застеснялась своих босых ног и растрепанных волос и залилась краской смущения. Что подумает о ней молодой человек, слуга Видала?
Но выражение лица филиппинца оставалось непроницаемым. Он лишь бесстрастно поклонился, когда хозяин приказал:
– Пожалуйста, проводите мою гостью в испано-мавританскую комнату. Завтра нам обоим нужно с утра ехать на студию.
– Да, сэр.
Видал шагнул к лестнице, но тут же остановился, не сводя с девушки глаз. Темные глубины оставались таинственно непроглядными, как ни пыталась понять Валентина, о чем он думает.
– Доброй ночи, – пожелал он и, не оглядываясь, поднялся по ступенькам в свою спальню. Несколько мгновений спустя раздался громкий стук захлопнувшейся двери.
Чей тотчас же оказался рядом.
– Сюда, пожалуйста. Испано-мавританская комната на первом этаже. Там очень красиво.
Девушка считала, что, покинув монастырь, навеки распрощалась с одиночеством. Теперь же ей стало ясно, как она ошибалась. Одиночество терзало ее как никогда раньше. Валентина неохотно последовала за Чеем в комнату для гостей и, конфузливым шепотом пожелав слуге спокойной ночи, выскользнула из платья, оставив фиолетовый атлас лежать на полу сверкающей лужицей.
Она в доме Видала Ракоши. Он проведет ночь всего в нескольких шагах от нее. Не об этом ли она мечтала? Грезила?
Валентина вздохнула и легла в постель, зная, что должна довольствоваться достигнутым, впрочем, она отчетливо понимала также, что не найдет мира и покоя, пока не разделит с ним не только кров, но и ложе, не завладеет его сердцем, душой и телом.