Богиня маленьких побед

Сидевшие за столом засмеялись – я сумела поставить Карла Густава на полку со всякой ерундой, где ему полагалось оставаться до скончания века.

– А как называется гадание, основанное на настроении наших жен?

В этот момент к нам за стол сел Эрих Калер, свежий и бодрый после сиесты.

– Здравый смысл, Ричард, здравый смысл! Я ничего не пропустил?

– Адель, по-моему, звонит телефон.

Я побежала в гостиную и споткнулась о Пенни, задремавшего на крыльце. В утешение мне пришлось его погладить. Какой прекрасный день! Мне было так приятно видеть Курта веселым и красноречивым. Я обернулась, чтобы еще раз увидеть его улыбку.

Я тихо повесила трубку и неподвижно замерла, слушая доносившиеся из сада раскаты радостных голосов, вдыхая последние мгновения счастья.

Когда на пса упала тень ивы, я подошла к Курту и положила ему на плечо руку. Все тут же умолкли. Еще ничего не сказав, я увидела, как по щекам моей подруги Лили покатились две слезинки.

– У Альберта разрыв аневризмы аорты. Его доставили в Принстонскую больницу.

45

Когда с пирожными было покончено, Вирджиния пригласила гостей расположиться на диванах. Энн решила отказаться от общества курильщиков и пошла наведаться в логово Эрнестины. На кухне недавно сделали ремонт, и теперь она сверкала хромом и нержавеющей сталью. Пережить эти пертурбации смогла лишь принадлежавшая кухарке старая коллекция фаянсовой посуды. По ней Энн когда-то выучила свои первые французские слова: sucre, farine, sel[133]. Помещение и утварь выглядели безупречно: Тина, внешне вялая и апатичная, на самом деле отличалась поистине военной организацией. Никто не имел права путаться у нее под ногами, когда она занималась уборкой. Но для Энн режим был не столь суров; еще будучи ребенком, она долгими часами смотрела на смуглые руки Тины, когда та хлопотала по хозяйству. Девочка слушала рассказы женщины о родной стране, стихотворения и последние сплетни, или же приходила сюда почитать и засыпала под убаюкивающие мелодии креольских песен. Кроме того, Энн очень нравился заведенный Тиной ритуал: покончив с посудой, та готовила себе пунш и закуривала сигарету.

Кухарка сняла передник, не забыв пожаловаться на многочисленные старческие болячки. Энн для проформы запротестовала: Эрнестина сетовала на годы еще в те времена, когда была стройной и симпатичной служанкой, от которой сходили с ума все появлявшиеся в доме студенты.

– Вы уже видели мой подарок?

– Куда там! У меня не было на себя ни единой минутки.

С этими словами Тина достала из одного шкафчика пакет, а из другого очки. Затем аккуратно развернула подарок; в одной из тумбочек, служивших ей сокровищницами, у нее хранились целые горы мятой оберточной бумаги. Пальцы женщины погладили кожаный переплет: «Антология французской поэзии». Энн всегда знала, как ей угодить.

– Как поживаешь, mon bel oiseau? Ты стала очень бледной.

Энн не нужно было пускаться в пространные объяснения – Тина, считая ее и Леонарда своими приемными детьми, была в курсе их войны нервов.

– Ты говорила с Лео?

– О чем?

– Опять ты за свое! Зачем совершать простые и понятные поступки, если можно все усложнить? И вот вам итог – вы оба несчастны! Я до сих пор не понимаю, что ты нашла в этом нью-йоркском кретине. Как там его звали?

– Уильям. В прошлом году он женился.

В комнату ввалился Лео.

– Это личный разговор, молодой человек. Какого черта ты здесь забыл?

– Не хочу просить милостыню у Ричардсона.

Тина попыталась пригладить ему волосы, но он увернулся: теперь Лео для нее был слишком взрослый, о чем свидетельствовал последний начерченный мелом штрих на двери. Пожилая женщина затерроризировала маляров, чтобы они его не стирали.

В дверь в поисках еще одного куска десерта просунул свой греческий нос французский математик. Под натиском его комплиментов Эрнестина тут же превратилась в жеманницу. Двадцать лет назад она наверняка съела бы его вместо полдника. Несмотря на всю осторожность кухарки, весь квартал судачил о ее неуемных аппетитах. Подозрительной Вирджинии так и не удалось застукать ее на горячем. Потеря такой жемчужины страшила ее даже больше, чем измена мужа. Что до Келвина, то он слишком заботился о своей репутации, чтобы заводить любовные шашни с прислугой и довольствовался лишь барами в отелях после очередной конференции.

Тина тут же поставила перед новым почитателем тарелку и открыла еще одну бутылку вина. Энн предложила ему стул. Лео с трудом скрывал охватившее его раздражение – француз вторгся на его территорию и монополизировал интерес сразу двух дам. Сын Адамсов в этом доме всегда был пупом земли, реквизируя своими шалостями даже те крохи внимания, которые до этого уделялись не ему. Настаивая на сохранении статус-кво, он, обращаясь к Энн, резко бросил:

– Стало быть, тебе поручили заполучить бумаги Гёделя? Его вдове лет триста, если не больше. Героическая представительница послевоенного поколения принстонских ученых!

Пьер Сикози наблюдал за женщиной через рубиновую жидкость в своем бокале. Энн в смущении теребила сборник поэзии.