Богиня мести

Он через голову стащил с нее платье, и она, смеясь, бросилась навзничь на белые простыни. Яркий бирюзовый свет, проникая меж стволов качающихся пальм с заставки на экране ноутбука, стоящего на письменном столе, оставлял причудливые блики на скалящихся рожицах чертей и демонов, вплетенных в фантастический узор резной спинки кровати. Они лукаво взирали на то, как она расстегнула его ремень. Анна как-то рассказывала ему, что это кровать ее бабки и стоит на одном и том же месте вот уже почти восемьдесят лет. Покусывая его мочку, она сначала шептала какие-то ласковые слова на незнакомом языке, потом разом умолкла, оседлала его и начала бешеную скачку, сопровождая ее истошными воплями, смехом и мольбами, обращенными к каким-то неведомым высшим силам. А он страстно желал лишь одного – чтобы неистовая гонка эта все длилась и длилась. Однако внезапно, когда он был уже на грани оргазма, Анна замерла, сжала его лицо ладонями и прошептала:

– Мой навеки?

– Черта с два! – шутливо прорычал он, рванулся, опрокинул ее на спину и теперь уже сам оказался сверху.

Деревянные демоны весело подмигивали ему.

– Мой навеки?

– Да, – простонал он и кончил.

Обливаясь потом, но все равно не в силах оторваться друг от друга, они долго лежали поверх одеяла, не разжимая объятий и заливаясь счастливым смехом. Немного успокоившись, Анна поведала, что эта кровать была подарена бабке одним испанским аристократом.

– После концерта, который она давала в Севилье в одиннадцатом году, – уточнила она, слегка приподняв голову, чтобы Харри удобнее было поднести к ее губам зажженную сигарету.

Кровать же прибыла в Осло спустя три месяца с пароходом «Элеонора». Случайно, а может, и не совсем, судьба распорядилась так, что первым – но отнюдь не лучшим – любовником бабки в этой постели стал капитан судна Эспер как-его-там. По рассказам бабки, именно необузданная пылкость этого самого Эспера стала причиной того, что лошадь на спинке кровати лишилась головы. В порыве страсти капитан Эспер попросту оторвал ее.

Анна прыснула, Харри также усмехнулся. Когда сигарета была выкурена, они снова любили друг друга с таким неистовством, что испанский матрас и рама кровати под ними ходили ходуном, издавая треск и жалобный скрип. Харри даже на мгновение показалось, что они и впрямь на борту корабля, за штурвалом которого никого нет; как ни странно, его это совсем не тревожило.

Он подумал, что уже и не помнит, когда в последний раз ему случалось засыпать на кровати бабки Анны, а уж трезвым-то и подавно.

Харри повернулся на бок на узкой кровати с металлической сеткой. Дисплей радиобудильника на ночном столике показывал 3.21. Он выругался вслух. Закрыв глаза, он дождался, пока мысли снова вернутся к Анне и тому лету на белых простынях в бабкиной постели. Да, он постоянно бывал пьян, однако те ночи, что запомнились ему, были прекрасны и сплошь окрашены в розовые тона, как эротические открытки. Даже фразу, подводящую черту под этим летом – хотя, по сути, это было избитое клише, – он произнес вполне искренне и с подлинной теплотой: «Ты заслуживаешь кого-то лучшего, чем я».

К тому времени он пил уже так сильно, что видел этому лишь один исход. И в один из редких моментов просветления решил, что ни за что не потащит ее за собой. Она проклинала его на своем непонятном языке и даже поклялась, что в один прекрасный день сделает с ним то же – отнимет у него самое дорогое, единственное, что он по-настоящему любит.