Богиня мести

– Черт, черт, черт!

Харри старался ровно держать пистолет, но от боли у него кружилась голова, да и порывы ветра мешали сохранять равновесие. Вид крови подействовал на Тронна именно так, как Харри и надеялся, и был миг, когда Харри мог выстрелить, не рискуя задеть Беату. Но он промедлил, и теперь Тронн располагался за Беатой так, что Харри видел лишь часть его головы и плеча. Она похожа, он ясно видел это сейчас, господи, как она похожа! Харри сильно прищурился, чтобы снова поймать их в фокус. Новый порыв ветра был такой силы, что взметнул полы плаща на скамейке. И на мгновение показалось, будто кто-то, одетый в один только пыльник, пробежал по корту. Харри понимал, что надвигается катастрофа и что эти воздушные массы, гонимые стеной дождя, – последнее предупреждение. Вокруг сделалось темно, будто внезапно наступила ночь, две фигуры перед ним слились в одну, и в тот же миг разразился ливень, по земле застучали крупные тяжелые капли.

– Двадцать пять, – сказала Беата неожиданно громким и ясным голосом.

В проблеске света Харри увидел их тени на красном грунте. Раздавшийся в следующее мгновение грохот оглушил его, словно законопатив уши. Одно тело отделилось от другого и плашмя упало на землю.

Харри опустился на колени и услышал свой крик:

– Эллен!

Он увидел, что оставшаяся на ногах фигура развернулась и направилась в его сторону с винтовкой в руках. Харри начал прицеливаться, но стекавшие по лицу струи дождя ослепляли его. Он прищурился и снова прицелился. Он больше ничего не чувствовал, ни боли, ни холода, не ощущал ни печали, ни торжества, совсем ничего. И не было никакого смысла в происходящем, все повторялось, будто в вечной мантре – жизнь, смерть, воскрешение, жизнь, смерть. Он слегка нажал на спусковой крючок и прицелился.

– Беата?! – прошептал Харри.

Она ногой открыла дверцу в заграждении и швырнула винтовку AG-3 Харри.

– Что… произошло?

– Сетесдальская трясучка, – сказала она.

– Сетесдальская трясучка?

– Он просто навзничь рухнул, бедняга. – она показала ему правую руку. Дождь смыл кровь, сочившуюся из двух ранок на костяшках пальцев. – Я ждала только чего-нибудь, что могло бы отвлечь его внимание. А этот раскат грома так его напугал, что он чувств лишился. Да и ты, похоже, тоже.

Они посмотрели на безжизненное тело, лежавшее на левой стороне корта.

– Ты поможешь мне с наручниками, Харри? – Ее светлые волосы налипли на лицо, но она этого не замечала. Она улыбалась.

Харри поднял лицо навстречу дождевым струям и закрыл глаза.

– Боже всемогущий, – пробормотал он, – отпусти эту бедную душу на волю не раньше двенадцатого июля две тысячи двадцать первого. Будь так милостив.

– Харри?

Он открыл глаза:

– Да?

– Если ему выходить на волю в две тысячи двадцать первом, нам следует препроводить его в Управление немедленно.

– Да я не о нем, – сказал Харри и поднялся с колен. – Я о себе. Мне в тот день на пенсию выходить.

Он обнял ее рукой за плечи и улыбнулся:

– Ах ты, сетесдальская трясучка…