Но в конце концов она сама оказалась в гробу, то есть на полутора квадратных метрах жилплощади, нищая, маленькая, мертвая, выпускник психбольницы, да еще и брошенная всеми — кучка людей в крематории не в счет, все пришли из собственных моральных принципов, а то бы себе же и не простили.
Но все думали, что она, возможно, витала в облаках счастливая: она добилась цели своей жизни и оставила дочери роскошную квартиру в сто квадратных метров, да еще и в центре — по московским меркам вещь фантастическая. Только дочери и внучке, но никому другому!
Собственно, это и было лейтмотивом всей ее жизни, оставить именно им этот сбереженный семейный очаг.
Правда, существовало препятствие в виде двух сыновей, которые тоже были прописаны в громадном, хотя и нелепом жилище Грозных.
Причем оба сына успели жениться и наплодить детей и тещ.
Тут уже начинается, собственно говоря, сама история жизни Грозной, история ее борьбы со своими собственными сыновьями.
Посмотрим, как обернулось дело.
То есть оно никак не обернулось, Грозная не пустила их всех на порог в конечном итоге.
Правда, к чести Грозной надо сказать, что она вообще никого и никогда не пускала на порог, даже свою родню, а уж о друзьях и родственниках мужа и речи не было, в крайнем случае в разовые гости, но никак не ночевать, это она ненавидела: кто-то спит рядом чужой, топает в ее уборную и спускает воду в ее идеально чистом унитазе!
И впоследствии с этим же девизом на флаге она буквально отвратила от своего дома мужей и жен своих выросших детей: что же, так поступают многие хозяйки.
Многие хозяйки, добавим мы, намыкавшиеся по общежитиям и койкам в эпоху строительства новой жизни, когда рядом кто-то ведет свою громкое наглое и скотское существование, жрет, пердит, икает, снимает штаны и чешет в грязной голове. И в уборную не войти.
Она этой общей жизни наелась, и, когда Грозные получили всей семьей новые и царские хоромы, тут Грозная остановила своим тщедушным телом вал жадной родни, набегающий на свободную площадь опять жить и срать.
Она брезговала всеми.
И как многие хозяйки, она стояла как скала — никого не пускать жить. Ее невестки и зять, свекровь и золовки, все эти наезжие лихие и бездомные племена расстраивались, плакали, нервничали, и бывали не только холодно удаляемы или вновь приближаемы (и тогда хвалили ее в глаза по первому попавшемуся поводу) — но и бывали биты по мордам простым народным кулаком в глаз.
Она подспудно знала свою цель, жизнь в полном одиноком покое посреди своей квартиры, затем квартира в руках у дочери, все. «Затем», кстати, могло и не наступить. Подспудно она не верила в свою смерть.
Вот так Грозная одна и стояла в полном разуме, в своем уме посреди всеобщего развала. Ее уважали, почитали, даже любили, что интересно, но она хорошо знала их повадку, под этим видом вползти к ней в доверие с целью переночевать.
Ее, кстати, было за что уважать: во-первых, цельная, чистая, честная натура. Не врала никогда! Имела принципы, не срала в чужой уборной ни при каких обстоятельствах. Это даже был какой-то легкий сдвиг у нее. (Интересно, как обстояло дело в грязных поездах дальнего следования). Далее: интересовалась искусством, ходила по выставкам, читала журналы. Была передовых взглядов. И жизнь ее — и квартира, и она сама, ее вещи, и вскоре могила младшего сына — все было в идеальном порядке. Все некрасивое, неуютное, голое, но чистое и просторное.
Она царила и на том простоватом, заштатном кладбищенском участке, куда ездила каждую неделю в любую погоду и где все, что сажали жена и дети ее покойного сына, — все, что сеялось не по ее тычку, выпалывалось как сорная трава, едва взойдя: она и не проверяла, какой цветок вырастет из этих хилых росточков, выщипывала методически.
За что еще ее уважали: за немногословие и твердость, это всегда уважается.
И добавим, что с ней никто не спорил никогда, ничего не объяснял: как-то было неуютно.
Вроде бы она внушала настоящий страх пополам с почтением, бывают такие личности.
Но когда она улыбалась, тут был настоящий праздник, тут все начинали радоваться и любить ее.
Однако она распорядилась этой любовью окружающих сообразно со своими планами, т. е. оставьте меня жить одну на свободе, и в конце концов это вышло именно так, хотя в процессе жизни все вроде ехало незапланированно, от гнева к гневу, как придется.
(Цель высвечивается только по ее достижении, так уж устроено. То есть сам человек с изумлением смотрит и видит, к чему пришел — а ведь вроде не хотел ничего плохого, никаких смертей, но жизнь есть дорога, по которой не вернешься, хотя люди впоследствии и пытаются, ездят на могилки, выращивают там цветочки и т. д.).
Итак, повторяем — по истечении некоторого времени все постороннее вокруг Грозной растворилось, как в серной кислоте: все, что было ей не нужно.
Осталась огнеупорная дочь с такой же внучкой, которых родственники называли собирательным именем «барракуды» и которые буквально грелись в адском пламени любви Грозной.