С шестнадцати лет он ходил седым, и многие люди обращали на него внимание, вглядывались, заговаривали с ним — даже в больнице, где он лежал после катастрофы парализованный, соседи и медсестры полюбили его, а мать со вздохом говорила, что вот это место и есть его настоящее место, там он кстати.
Грозная считала его неудачным по сравнению с двумя другими, он еще к тому же и слегка заикался.
Он умер тридцати с небольшим лет, как сам себе предсказал, но речь не о нем, а о борьбе за квартиру, из каковой борьбы он посмертно выбыл.
Что касается Папаши, то он, чувствуя уже давно со стороны Грозной стойкую нелюбовь, всю свою нерастраченную душу расходовал в санаториях и больницах ЦК, где всегда тщательно подбирали женский медперсонал, к тому же еще и проверенный «на венеру», т. е. на венерические заболевания.
Там папаша Грозный нашел себе тоже кастеляншу из простых, тихую, понимающую женщину без претензий, умелую с пожилыми, и даже пригласил ее жить к себе в квартиру, как бы домработницу стирать и готовить, и она приехала из Подмосковья с сумкой гостинцев для деток, о которых знала по рассказам пожилого сожителя, но не подсчитала возраст, простодушно привезла конфеты и печенье, пастилу, пряники и козинаки уже женатым людям, чей даже и след простыл в данном жилище, отец ей «после всего», видимо, гордо, любовно рассказывал о детках, которых сам же вместе с Грозной давно погнал вон из дому.
(Многие рассказывают посторонним о супругах и детях какие-то дивные истории, причем с большой любовью, а затем приходят к своим домочадцам, истратив весь душевный запас, с законным чувством раздражения).
Разумеется, Грозная встретила кастеляншу-путешественницу на пороге (сам оробелый любовник сидел у себя в комнате, выжидая) и просто хлопнула дверью перед носом у сожительницы своего мужа.
Та, в свою очередь, позвонила соседям и оставила у них для передачи «детям» кульки с гостинцем.
Соседи недоуменно принесли передачу опять-таки в трясущиеся от гнева руки Грозной, и надо было видеть, как обсыпан оказался с головы до ног сахаром и мукой папаша Грозный, который робко при этом кипятился, повторяя «сумасшедшая женщина».
Весь оказался в липкой, сладкой трухе, вся лысина и пижама.
Кстати, и парализованного сына она выгнала из квартиры так же эффектно, была история, но о ней позже мы упомянем вскользь.
И никакой связи между этими двумя событиями, закончившимися смертью, не было, разве что в обоих случаях Грозная энергично хлопала дверью.
Мало того, во второй истории, когда выгнанный и отъезжающий параличный сын Грозных был усажен женой и друзьями в кабину грузовика, и колени его были прикрыты шерстяным, взятым с постели семейным одеялом, папаша Грозный, видимо, наблюдавший отъезд из окна, спустился и, открывши кабину, с грозным видом снял одеялко с сына.
Сцена состоялась просто античная, Грозный убивает своего сына (на дворе стоял мороз, у сына как раз были, как у многих парализованных, больные почки).
Также и папашина семья из захолустья, его сестры и мать, которую привезли делать операцию на старости лет в гинекологию, не попала к папаше Грозному в квартиру.
Как Грозная действовала, неизвестно, фактом было то, что вскоре две сестры папаши Грозного лежали с матерью в одной кровати (мать маленькая, иссохшая), буквально валялись как беженцы в проходной комнатушке у младшего брата Грозного, Григория, а всего комнатушек у него было две, в следующей стояла кровать Григория и его молодой жены Джульетты, присланной как раз недавно матерью и сестрами Грише как привет с родины, т. е. девственницей и с дипломом ветеринара по парнокопытным.
Джульетта (Жуля), кстати, проявила сходный с мамашей Грозной характер и по прошествии некоторого времени, примерно через месяцев семь, начала выказывать недовольство постоянным присутствием в этих двух комнатушках семейного кагала с далекой родины, а должна была ноги мыть мамаше и золовкам за супруга-москвича и майора, которому скоре должны были дать квартиру.
Кстати, недоуменный вопрос почему мамочку и сестер не взял в свою громадную квартиру сам старший брат, Грозный, то и дело срывался с тонких, язвительных губ Джульетты (Жучки, как ее называл старый муж), и этот вопрос мучил и лежащий в одной кровати коллектив родственников, они все время были как в трауре и тихо стонали.
Вообще-то они горевали, что маме отказались делать операцию, дела ее шли к восьмидесяти пяти годам, высокое давление и т. д.
Но самый кошмар заключался в другом — бедным женщинам некуда было податься, о чем ниже.
Однако Жучка ухаживала за всем гнездовьем, поскольку надеялась на получение новейшей квартиры в три комнаты, маму и сестер прописали для увеличения метража.
Но тут произошла катастрофа, равная последнему дню Помпеи: все женщины Гриши, его Жучка, его мамочка, а также две сестры были прописаны в столице меньше десяти лет, и по законодательству тех времен не имели права на получение какого бы то ни было метража, и квартирку им всем давали однокомнатную!
То есть опять вся та же самая простокваша, но теперь уже в условиях буквально одной комнаты.