Год назад ее войско шло по мокрым землям, и верные из далекого тогда Айда прислали гонца с просьбой прислать хоть одну обученную девочку, пусть и в голубом покрывале. И верная подруга выполнила их просьбу, даже с избытком, а большего им и не понадобилось.
Тогда ученицы Сэиланн не давали башне работать, хватало четырех учениц. Сэиланн с удовольствием прыгала по плитам и считала – раз, два, три, четыре! Раз, два, три, четыре!
Замок просто перестал подавать сигналы, но новостей о бунте в этой глуши не было – и никто не отправлял отряды солдат, чтобы помочь хозяевам замка. И зачем было отправлять? Здесь, на пограничье, уже стоял заслон, правда небольшой. Здесь оставалось совсем немного воинов. Только два отряда по две квары.
Второй заслон смешали с песком полгода спустя.
Теперь воинов нет, большой дом пуст, а старая пристань для летающих машин сломана и разобрана на части.
Тогда Сэиланн не было здесь, ей все это рассказали верные.
А в каждом отряде – пять раз по десять пограничных солдат, и еще отряд охотников! Раз, два, три, четыре… деееесять! – крикнула она и поняла, что слышит.
Эхо отражалось от стен коридора и бродило в длинных переходах замка, прыгая от комнаты к комнате.
Она сорвала занавесь с высокого окна и обернула ей плечи. Это будет мое! Мое! Мо-е!
Сэиланн не интересовало, как убили хозяев. Но спальни у них были хорошие, в одной развевался рваный полог, а в другой были настоящие тростниковые циновки, как в городах на болоте, а длинный коридор, где часть пола была украшена толстым стеклом, выводил в высокий, высокий зал, а в зале был трон, и она трогала его холодной ладонью, а кости владельца были разбросаны по комнате – там череп, там сплетенные пальцы – мужская кисть и женская кисть – или позвонки, и истлевшие обрывки расшитой богатой одежды, и Сэиланн кричала и смеялась, пиная черепа, и бросала их в окно, на задний двор замка. А потом спустилась вниз.
Мальчики чем-то занимались во дворе, но, когда мать пришла, они сидели, прижавшись друг к другу, и дрожали от холода. Сэиланн привела их в спальню с пологом, укутала всеми одеялами и налила воды в стальной котелок. Его можно было согреть одной ладонью, а потом отдернуть руку, пока не обожгло. Размочила в котелке полоски вяленого мяса.
Дети пили горячий суп, а Сэиланн смотрела в узкое окно, как ночь опускается на пустыню. Намотанная на плечи занавесь вдруг стала тяжелой, и Сэиланн ее сбросила.
А потом она села и уткнулась лицом в колени, и завыла, потому что не знала, что такое слезы, и сидела так, пока не уснули дети.
Ночь обнимала ее, и держала в тяжелых ладонях разоренный замок, а над ними колыхался разорванный полог, такой же тяжелый и надежный, как ночь.
Сэиланн встала, покопалась в мешке, взяла стальную иглу – настоящую, стальную, длинную, ей ее подарили жители оазиса.
И принялась зашивать.
26
Оазис был выжат досуха.
Нет, конечно, не выжжен. Нет, и не засыпан сором по верхушки немногочисленных кустов. Айдис не будет убивать живую землю. По крайней мере, нарочно…
Но айдисов – и прочих – было слишком много для того, чтобы оазис остался в живых.
Трава была вытоптана и выщипана птицами, недалеко паслась стая, склевывая колючку и нитянку, а большинство деревьев, тех, что не росли прямо у ручья или на берегу, были срублены. Если не поможет какой-нибудь колдун, солнце скоро довершит остальное. В стремлении к лучшему люди жертвуют обычным, а ведь от такого добра точно не стоит искать добра…
Стройные ряды палаток немного утешали наблюдателей, качавших головами. Вот, воины пришли, воины будут служить богине. А зеленое место? Исчезнет? Ну, то делать, неспокойное время… Время, оно всегда требует своего…
На краю водоема сидела женщина с непокрытой головой, печально смотрела на происходящее и жевала сушеную зелень. Рано или поздно придется разместить эту ораву в бывшем доме солдат. В том, низком и длинном, в два этажа. Скорее бы уже восстановили все, разрушенное добрыми последователями нашей богини.
Ее мысли прервал чей-то хриплый голос.
– Простите, санн… Простите…
– Иди сюда… – проворчала Эммале, дожевывая корешок. – А я отдыхаю, но если дело срочное…
Седой кочевник присел рядом на корточки на почтительном расстоянии, опасаясь коснуться одежд великой колдуньи.
– Мы все так стремились сюда, санн… У меня заболела жена. Она очень тяжело дышит, и…
Эммале проглотила остатки и поднялась.
– Да, я поняла вас… Я должна сейчас уйти, и мне нельзя осматривать каждого больного на месте. Но я не одна. Сейчас попросите любого верного о помощи – именем богини или моим. Повиновение должно быть безусловным, и я отвечаю. Понятно? Наши палатки совсем недалеко, вон там, моя помощница сейчас поднимает воду из песка для новоприбывших… Эй, вы!
– Это вы мне, санн? – опешил проситель.
– Нет, вот этим бездельникам. Э-эй!
У колодца двое мальчишек играли в «хвать-хвать».
– Что это вы тут делаете! Немедленно за работу! – заорала Эммале.
– Сейчас, санн! – мальчишки подхватили мехи и рванули в направлении лагеря.