– Можете пройти к отцу, но только на минутку. Скоро придет хирург, надо будет сделать небольшую операцию на руке, и нам надо срочно подготовить пациента. – Не переставая говорить, она повела нас по бесконечно длинному коридору. – Все будет хорошо, не волнуйтесь. Доктор сказал, что надо будет понаблюдать за ним еще пару дней, так что он побудет у нас. Ведь мистер Паркер получил еще и травму головы.
– Хорошо, что она у него крепкая, – шепнула я Клинту.
– Как и у дочери, – шепнул он в ответ.
Мы вошли в палату под номером 4 и сразу увидели полулежащего на кровати отца. Почему-то сейчас он выглядел маленьким и щуплым. С левой стороны стоял штатив с капельницей, и по прозрачной трубке в вену текла жидкость. Правая рука покоилась на специальной подставке, пятно крови на бинте медленно увеличивалось и уже напоминало очертанием большую картофелину. На левой стороне лица я заметила ужасающего вида синяк, переливающийся несколькими оттенками красного и фиолетового. Даже на фоне белоснежной подушки бледность отца бросалась в глаза.
У дальней стены мужчина в медицинской форме перебирал какие-то пузырьки. Увидев нас, он кивнул.
– Папа, как ты? – Я освободилась от объятий Клинта и встала у кровати.
– Нормально, нормально, – пробурчал отец. – Эти идиоты пытаются вколоть мне морфин, а я объясняю, что он мне не нужен. – Он повернулся к медбрату и продолжал, повысив голос: – В шестидесятом я играл против Нотр-Дама со сломанной рукой. И сделал их. Зашили бы мне рану и отпустили домой.
Мужчина повернулся – в руках его оказался шприц – и медленно подошел к папе. Говорил он спокойно, но было видно, что пререкания ему надоели.
– Послушайте, мистер Герой, я понимаю, вы красивый, спортивный парень, выиграли матч со сломанной рукой, но!.. Но это было больше сорока лет назад! – Он сделал жест, давая понять, что это было в другой эпохе.
Похоже, аргумент подействовал. Отец открыл и сразу закрыл рот, потом заерзал на кровати. Я положила руку ему на грудь, останавливая, чтобы происходящее не переросло в нечто более неприятное, и склонилась почти к самому лицу.
– Папа, прошу тебя, всего один укол. Я больше не могу видеть, как ты мучаешься от боли. – Понизив голос, я прошептала: – Ты же не хочешь, чтобы я позвонила маме Паркер. Ты ведь знаешь, что она тебе скажет.
Мы оба понимали, что я применила тяжелую артиллерию. Отец бросил на меня свирепый взгляд.
– Не надо ее волновать, – процедил он и кивнул медбрату: – Давай коли свою дрянь. Но только один укол.
– Благодарю, ваше величество, – торжественно произнесла я.
Отец закатил глаза и отвернулся.
Я решила, что поступила правильно. Конечно, ради папы, а не в угоду врачам.
Именно в этот момент в палату вошла Афина Мейсон, доктор-хирург. Она производила впечатление уравновешенной и уверенной женщины, от одного вида которой становилось спокойнее. Она принадлежала к немногочисленной группе врачей, которая общается с пациентом, понимая, что у него тоже есть мозги. Она мне понравилась. Кроме того, на мой взгляд, у нее классное имя.
Доктор Мейсон уже изучила лечебную карту отца и, после краткого обмена любезностями со мной и Клинтом, занялась больной рукой папы.
– Во время травмы у вашего отца были затронуты нервные окончания. Операция позволит мне восстановить функции на восемьдесят процентов, в противном случае он не будет способен ничего в ней держать, даже не будет чувствовать кисть. Мы с мистером Паркером пришли к согласию, решив, что операция – единственный выход.
От волнения у меня закружилась голова.
– Скажите, все будет хорошо?
– Да, – уверенно ответила Афина и улыбнулась. – Однако операцию лучше начать незамедлительно. Будет лучше, если вы с супругом подождете в коридоре, а мы подготовим мистера Паркера. Потом вы сможете еще немного побыть с ним.
Я чмокнула отца в щеку и, взяв Клинта за руку, пошла к выходу.
– Ты не представляешь, как я ненавижу больницы, – выдохнула я, опускаясь в достаточно удобное кресло в фойе.
– Ты говоришь это человеку, который чуть меньше года провел в больничной палате? От этого запаха мне все кишки скручивает.
В тот же миг из окна высунулась знакомая девушка.
– Там за углом есть столы с кофе и закусками.
Мы одновременно закивали, как марионетки, и принялись благодарить.
– Хочешь? – спросил Клинт. – Думаю, надо выпить кофе, похоже, у нас намечается долгий день.
Он встал и вновь поморщился от боли. Ясно, что он старается все скрыть, но мне плохо уже от одной мысли, что причина ухудшения его состояния во мне.
– Клинт. – Я встала прямо перед ним. – Прошу тебя, поезжай домой. Нет необходимости тебе здесь оставаться. С папой все будет хорошо. Через пару дней я отвезу его домой, все образуется. Потом… – Да, а что потом? – Потом я возьму одну из его машин и приеду к тебе в лес. Тогда мы решим, что делать дальше.
– Не надо меня жалеть, это лишнее.
– Ты все неправильно понял. Я лишь не хочу, чтобы из-за меня у тебя были проблемы.
– Дело не в тебе, а в Рианнон.
– Клинт, ты меня отлично понял, – раздраженно произнесла я.