Богиня победы

— Я все узнал: и как тебя забрали, и кто удочерил. Потом несколько раз приходил к вам во двор, когда ты гуляла там с Наташей и… — он запнулся, — с Еленой Николаевной. Я садился на соседнюю скамейку — вы не обращали на меня внимания — и слушал ваши разговоры, видел, как она любит тебя. Помешать этому я не мог и уже не хотел. Но я был спокоен. И когда меня в очередной раз отправили… — он опять не договорил, — я даже во сне не мог видеть, что это разлука на двадцать лет.

Синий вечер окутал туманом старый домик из серого камня, затерявшийся среди невысоких холмов и овечьих пастбищ Котсу-олдса. Мошкара вилась в теплом круге света висячей лампы. На террасе, накрывшись пледом, сидели двое — девушка и мужчина. Сблизив головы, они молчали о чем-то важном. Они сегодня говорили — долго-долго. И еще успеют поговорить обо всем на свете. Потому что теперь они есть друг у друга — отец и дочь. В этом сумрачном мире, в котором так мало места любви, зажегся, подобно лампе, вдруг ожившей в заброшенном доме, еще один огонек надежды.

Эпилог

Эдуард Сергеевич Кузьмин, сорока пяти лет от роду, удачливый бизнесмен, ненавидевший беспокойство и обожавший короткую фразу «No problem!», которую он всегда стремился воплотить в жизнь, сидел в сигарной комнате знаменитого сингапурского Raffles Hotel, потягивая золотистый коньяк «Бисквит».

Это был день его рождения. Можно сказать, полукруглая дата, которую он еще несколько дней назад планировал торжественно отметить в кругу своих приятелей. Он вновь прилетел в свой любимый Сингапур, и на сей раз его неотвязно преследовало танго Вертинского.

В бананово-лимонном Сингапуре, в бури,
Когда поет и плачет океан
И гонит в ослепительной лазури
Птиц дальний караван,
В бананово-лимонном Сингапуре, в бури,
Когда у вас на сердце тишина,
Вы, брови темно-синие нахмурив,
Тоскуете одна…

Эдик тоже тосковал. Но не было у него на сердце тишины.

Конечно, его расстроили многочисленные расспросы партнеров по бизнесу о Нике:

«Где она? Почему же не прилетела? Такая красивая! Настоящая русская — прямо из романов…»

«Видели-то они ее всего раз, — раздраженно размышлял Эдик. — Настоящая русская, из романов… Да что они в этом понимают!» Он даже головой мотнул, так хотелось ему сбросить тяжелые мысли. А ведь он приехал сюда за гармонией.

Он сидел в просторном кресле с подлокотниками и приставным пуфом напротив мерцающего камина. Застекленный камин был очередным технологическим новшеством, которыми владелец отеля очень гордился. И как ни странно, это нисколько не портило викторианский стиль сигарной.

Англоману Эдику здесь все безумно нравилось. Старинная массивная мебель из темного дуба, блестящие полированные каменные скульптуры, мраморные столешницы… Полагалось, чтобы все эти предметы не впитывали запах табака. В этом культовом помещении с приглушенным светом, который создавали торшеры, старомодные настольные лампы, светильники, расположенные на консолях из ценных пород дерева, все должно было способствовать полному расслаблению и неторопливой беседе истинных джентльменов.

Раньше Кузьмин наслаждался этой атмосферой. Он млел от тонкого табачного аромата, запаха древесины испанского кедра, он обожал аксессуары для сигар: катлеры из медицинской стали с алмазным напылением, сигарные пепельницы из дорогих материалов с широкими лунками. Все это успокаивало его прежде. Но не сейчас.

Сверкающей гильотинкой с двумя острыми лезвиями он обрезал любимую никарагуанскую сигару. Затем опустил ее в пузатый бокал с коньяком, подержал несколько мгновений и отправил влажный сладковатый кончик в рот.

Со стен курительной на Эдика взирали портреты и фотографии известных политиков, актеров, писателей, посетивших Raffles Hotel за 120 лет его существования. Старинные гравюры и географические карты придавали этому месту атмосферу элегантности и ощущение вечности. Все взывало к священнодействию и забытью. И здесь, казалось, не оставалось места для жизненной суеты и житейских проблем.

Эдик зажег удлиненную спичку из кипарисовой щепы и поднес ее к сигаре для раскуривания. Спичка, догорая, обожгла его пальцы, и он внезапно обрадовался легальному предлогу произнести на русском языке распространенное ругательство.

Он резко поднялся, едва не опрокинув хьюмидор, грубо, как ветку, переломил сигару, раскрошил ее в пепельнице и вышел, ни на кого не оглядываясь. Ему хотелось немедленно уехать из этого города, в котором совсем недавно ему было бесконечно хорошо.

Выйдя из лифта на свет без очков, на какие-то доли секунды он был ослеплен. Когда глаза адаптировались, на дальнем лежаке он увидел Нику. Она приветливо махнула рукой. У Эдика сбилось дыхание, гулко застучало сердце. Он удержал себя, чтобы не побежать. Но, сделав пару шагов, он понял, что ошибся. Ярко-бирюзовый купальник и яркое солнце создали оптический обман…