Богиня. Тайны жизни и смерти Мэрилин Монро

Утром в страстную пятницу 1955 года дом Гринов в Коннектикуте заполонили телевизионщики. Милтон Грин организовал выступление своей подопечной в передаче «Лицом к лицу» (Person to Person), ведущим которой был Эдвард Р. Марроу. Предполагалось, что шоу будет построено как «неофициальный» визит к мистеру и миссис Милтон Грин и их знаменитой гостье. Интервью должно было транслироваться в прямом эфире. Мэрилин сетовала, что согласилась на участие в программе. Ее, не привыкшую к телевидению, повергала в оцепенение сама мысль, что предстоит встреча в прямом эфире с пятьюдесятью миллионами телезрителей. Голос ее дрожал, и закаленная звезда казалась неопытной любительницей рядом со спокойной, хорошо владеющей собой хозяйкой дома Эми Грин.

Марроу поспешно перешел к вопросам, начав расспрашивать Гринов об их гостье. Готовит ли она еду? Помогает ли убирать в доме? Сама ли застилает свою постель? Грины послушно лгали. Сама Мэрилин подкинула несколько дельных мыслей о важности работы с нужными кинорежиссерами, а потом коснулась любимой, давно обкатанной темы, сказав, что получила огромное удовольствие, проехав на розовом слоне, потому что в «детстве не была в цирке».

* * *

Отныне большую часть времени Мэрилин проводила в Нью-Йорке, возвращаясь в сельский дом Гринов только по выходным. Она с интересом знакомилась с городом, пыталась уловить ритм его пульса. По всему было видно, что актриса всей душой стремилась стать настоящей жительницей Нью-Йорка. Постепенно она приобрела множество знакомых и несколько настоящих друзей. Одним из них — как это ни покажется невероятным — стал ее горячий поклонник, шестнадцатилетний парнишка.

В конце прошлого года, когда Мэрилин приезжала в Нью-Йорк для съемок знаменитой сцены с юбкой из «Зуда седьмого года», у отеля «Сен-Реджис» каждый вечер собиралась многолюдная толпа, чтобы, если повезет, увидеть свою богиню. Однажды вечером среди собравшихся оказался Джим Хаспил, подросток, в пятнадцать лет сбежавший из дома, кочевавший по меблированным комнатам и живший за счет того, что Бог пошлет. Почти все свои дни он проводил, слоняясь по кинозалам. По его собственному выражению, он ожидал увидеть экранную Мэрилин, «крупногабаритную даму, леди во всех отношениях из «Ниагары». Когда появилась Мэрилин из плоти и крови, Хаспил был удивлен тем, что она такая миниатюрная — по паспортным данным, рост Мэрилин Монро не превышал пяти футов, — еще его поразили ее большие уши. Юноша сразу понял, что хочет встретиться с ней. Два часа спустя, когда Мэрилин вернулась, он все еще был там.

Стоило Мэрилин выйти из машины, как ее тотчас окружила толпа поклонников, щелкавших фотоаппаратами и просивших автографы. Но вот подошел Хаспил, у которого не было ни камеры, ни листка для автографа, и попросил поцеловать его. «На ее лице ясно было написано «нет», — вспоминает Хаспил, — но я настаивал: «Ну, пожалуйста, вот сюда в щеку», в толпе кто-то протянул: «О-о-о», — и она сдалась, и поцеловала меня». На другой вечер Мэрилин отказалась поцеловать даже восьмилетнего малыша, пробормотав, что «Джо» это не понравится. Внутренний голос подсказал Хаспилу, что в нем ее что-то привлекло. Дальнейшее подтвердило его правоту.

В те дни Мэрилин в Нью-Йорке повсюду сопровождала группа самых преданных ей фанатов, получившая название «Шестерка Монро». Это были подростки тринадцати-четырнадцати лет. Сначала они в одиночку дежурили у стен домов и официальных зданий, поджидая своего кумира. Потом, по мере того как познакомились друг с другом, объединили усилия. Хаспил иногда тащился в хвосте «Шестерки», но он так и не стал одним из них. Оставаясь сам по себе, он полагал, что так скорее понравится ей.

После смерти Мэрилин в ее комнате найдут конверт из оберточной манильской бумаги, содержавший фотографии ее «детей». Там было фото сына Ди Маджо, детей Артура Миллера и — Джима Хаспила. Она выделила его за своеобразную преданность.

Мэрилин сразу же прониклась симпатией к шестнадцатилетнему подростку. Она впускала его в свою нью-йоркскую квартиру и брала с собой на прогулки, когда на такси носилась по Нью-Йорку. Между тем за много месяцев она даже не узнала, как его зовут. Она никогда не спрашивала имя, а он забыл представиться. Потом это казалось уже излишним. Только по прошествии года как-то в разговоре Мэрилин вдруг назвала его «Джимми». Он решил, что, вероятно, она попросила кого-то из «Шестерки Монро» коротко рассказать ей о парнишке, который даже не удосужился назвать ей свое имя. В глубине души Хаспил верил, что нравится ей своей дерзостью, а также тем, что в одиноком, упрямом подростке она видела бедную сиротку, какой сама была в детстве.