Богиня. Тайны жизни и смерти Мэрилин Монро

Позже Мэрилин признается, что Хайд предлагал ей выйти за него замуж, но она ответила: «Я не люблю тебя, Джонни… Это было бы нечестно». А ведь выйди Мэрилин замуж — она бы после смерти своего супруга унаследовала львиную долю его состояния. Между тек Хайд лихорадочно, неутомимо работал на благо ее карьеры. В разгар этих хлопот его и постиг первый и тяжелый сердечный приступ.

Время от времени Мэрилин жила в одной квартире со своей преподавательницей Наташей Лайтес, которая припоминает, что Мэрилин оттягивала визит к больному человеку, который ради нее бросил все. Как-то поздним вечером в декабре 1950 года, рассказывала Лайтес, по телефону позвонил Хайд и спросил: «Где Мэрилин, Наташа? Я все жду и жду ее. Наташа, никогда в жизни мне не приходилось сталкиваться с такой жестокостью, с таким эгоизмом».

Неделю спустя после ночи, проведенной Мэрилин у постели больного, Джонни Хайд скончался в больнице «Ливанские кедры». Она, похоже, упрекала себя за бесчувствие, поэтому и не вняла просьбе семьи Хайда не приходить на похороны. Она все-таки пришла и с рыданиями бросилась на крышку гроба. Ее нью-йоркские подруги Эми Грин и Морин Стэплтон рассказывают, что и через пять лет она продолжала скорбеть о Джонни, чувствуя себя несчастной оттого, что его дети «ненавидели ее как разрушительницу их семьи».

Наннелли Джонсон считал, что «Джонни был первым мужчиной, который ее искренне уважал, и был единственным человеком на свете, кто по-настоящему заботился о ней. Когда Джонни похоронили, в этом мире она снова осталась одна».

Спустя несколько дней после похорон, в канун Рождества 1950 года, Наташа ехала с работы домой. Ее не оставляла мысль, что произошло что-то нехорошее. Войдя в квартиру, она на подушке своей постели увидела записку Мэрилин, в которой говорилось: «Машину и меховой палантин оставляю Наташе».

Другая записка, прикрепленная к двери спальни Мэрилин, предупреждала, чтобы дочь Лайтес ни в коем случае не входила внутрь. Наташа ворвалась в спальню и увидела, что «комната была похожа на преисподнюю. Мэрилин лежала в постели, раздетая, щеки ее раздулись, как у кобры».

Лайтес закричала: «Мэрилин! Что ты наделала?» Но та молча моргала глазами. «Я силой открыла ей рот, сунула туда пальцы и вытащила пригоршню раскисшей зеленоватой массы, которую она не успела проглотить. На ночном столике стоял пустой пузырек из-под снотворных таблеток».

Почти двадцать лет спустя психиатры из Центра профилактики самоубийств Лос-Анджелеса скажут о мертвой Мэрилин: «В прошлом бывали случаи, когда она в минуты отчаяния или разочарованности принимала огромную дозу барбитуратов и звала на помощь».

Если мы примем на веру ее слова о том, что до девятнадцати лет она дважды пыталась уйти из жизни, то это была ее третья попытка. До двадцатипятилетия Мэрилин оставалось шесть месяцев.

Примечания

1. Говорят, что Мэрилин изменила и форму носа, но это ничем не подтверждается.

2. Карточная игра.

Глава 8

«Приходить на студию она должна была в семь часов утра, но она никогда не успевала. Я жил через дорогу, и мне приходилось идти к ней и молотить в дверь. Она, взлохмаченная и неприбранная, открывала дверь и просила сигарету,1 а я говорил: «Давай, вставай, хватит дрыхнуть». Иногда я буквально заталкивал ее под душ».

Человек, которому было поручено приводить Мэрилин на работу, был француз по рождению Ален Бернхейм. В Голливуд он приехал в сороковые годы. Ныне выдающийся продюсер, тогда он работал с Чарли Фелдменом и Хью Френчем, которые после смерти Джонни Хайда стали, заменив его, агентами Мэрилин. Как Ален, так и другие вскоре узнали, что Мэрилин являла собой клубок противоречий и была большой мастерицей перевоплощения.

Немецкая актриса Хилдегард Кнеф2 впервые встретилась с Мэрилин в гримуборной киностудии «XX век — Фокс», когда та как бы не совсем проснулась. Вот как она вспоминала об этом: «Рядом со мной сидит полусонная девица. У нее на светлых волосах прозрачный полиэтиленовый колпак для приема душа и толстый слой крема на бледном лице. Она роется в выцветшей пляжной сумке и извлекает сэндвич, упаковку таблеток и книжку. Она улыбается моему отражению в зеркале. «Привет, меня зовут Мэрилин Монро, а тебя?»

На Кнеф Мэрилин произвела впечатление «ребенка с короткими ногами и толстым задом, шаркающего по гримерной в поношенных сандалиях». Но полтора часа спустя, говорила Кнеф, от старого образа «узнаваемыми остаются только глаза. После того, как грим наложен, она становится как будто выше, тело стройнее, лицо светится, словно озаренное свечами…».