Богиня в бегах

Поразительная единодушность мнений сводилась к тому, что личность человека – совокупность множества факторов, составляющих уникальный механизм, и его целокупность настолько сложна и хрупка, что вывернуть из нее огромную шестеренку памяти – пусть и во благо, – это исключительно порча механизма. Моральная точка дела была понятна и самому Шелепе. Ему не нужно было для этого читать многочисленные статьи-рассуждения о свободе воли, выбора и прочих человеческих прав. Он считал, что если пациенту плохо и пациент желает избавиться от своего прошлого, значит, выбор и воля его говорят сами за себя. И дело его ничем не отличается от дела хирурга, отнимающего больной и угрожающий жизни орган.

В богословские диспуты Шелепа не погружался: его призывали и пытались взять несколько интервью на тему, но он отмахивался, прекрасно зная, что в процессе интервью может наговорить себе на статью: например, оскорбив всех верующих отличным знанием биохимических процессов в мозге человека, напрочь опровергающим божественные искры и прочее.

Провести глобальный эксперимент Шелепе не позволили. Провести его тайно он не мог: за ним следили, как за маньяком, гуляющим на свободе в период обострения.

Он надеялся на признание – его высмеивали. Он надеялся на благодарность – его ненавидели.

Он попытался было заниматься частной практикой, но поток его клиентов был так тощ, что еле-еле сводились концы с концами. На работу же в частные центры его не брали – заклейменный своими работами по замене памяти как фашистский экспериментатор, он стал изгоем там, где прежде чувствовал себя как рыба в воде.

Его выкинуло на сушу, и там, медленно задыхаясь, Карл Валерьянович и сам преисполнился презрения и ненависти к зашоренным коллегам, к популистам и мракобесам всех мастей.

И когда концентрация ненависти стала непереносимой и горькой, как хина, Карлу Валерьяновичу позвонил очень деловой и строгий мужчина. Он не кричал в трубку цитат из Библии, не хохотал, не приглашал на дурацкое ток-шоу рассказать о «экспериментах над людьми» – в общем, вел себя как приличный человек.

Он назвался Глебом Владимировичем и осведомился, сколько стоят услуги Карла Валерьяновича. Вопрос острый – женитьбы.

– Какие услуги? – вяло осведомился Карл Валерьянович. – Семейная терапия – не ко мне.

На момент разговора с Глебом он сидел дома, на диванчике, поставив перед собой табуретку, на которой разложил копченую скумбрию, горячую картошечку и зеленый лучок. Ему очень хотелось все отведать, и звонок клиента раздражал.

Но клиент сказал:

– Услуги по замене памяти.

– Смеетесь?

– Карл Валерьянович, – терпеливо отозвался клиент. – Я ваше время зря не трачу, и вы мое не тратьте. Я спрашиваю – сколько стоят ваши услуги по замене памяти?

Карл Валерьянович обомлел. Он вцепился в трубку, как вцепился бы в самого клиента, боясь, что они растают как дым и останется он снова один со своей скумбрией и без капли надежды.

– Такие вопросы обсуждаются лично, – осторожно проговорил он.

– Конечно, – тут же ответил клиент. – Я подъеду к вам сегодня вечером.

Повесив трубку, Карл Валерьянович долго сидел еле дыша. Картошка медленно остывала. Лук благоухал.

Карл Валерьянович обрел надежду.

Конечно, все пошло не так гладко, как предполагалось. Оказалось, что замена памяти – или рождение ложной, не такой уж простой процесс. Карл Валерьянович списывал его на то, что клиентка понятия не имела, что с ней происходит, и не имела намерения терять память.

Видимо, что-то глубоко внутри нее сопротивлялось происходящему, но Карл Валерьянович ей нравился, и она продолжала ходить на терапию.

Звали ее тогда Дианой Стрелецкой. Активная и чрезмерно самостоятельная молодая дамочка. Быстрая, как молния, успевающая в сто мест сразу. Фотограф, выходящий на мировой уровень так же уверенно, как будто бы ступала в теплую волну ласкового моря – без напряжения, с улыбкой счастья на лице.

Путешественница и авантюристка, яркая и независимая женщина-огонь.

Глеб Захаржевский выбрал ее в жены: по его словам, такие бабы не ведают, что творят – прожигают жизнь на смехотворные попытки построить «карьеру», а потом, старые и никому не нужные, воют по углам, утираясь хвостами своих сорока кошек.

Ни мужа, ни детей. Пустоцвет.

Если дать ей возможность расцвести – разве она не станет счастливее? Ведь на самом деле каждая женщина мечтает об одном: о том, как привалиться к сильному мужскому плечу, нарожать детишек и жить в окружении семьи – ведь таково ее природное предназначение.

Именно потому, что природой женщине назначено быть за-мужем, за-мужчиной и воспитывать малышей, именно поэтому в остальном женщина обделена – за ненадобностью. Она и глупее, и не рациональна, и конструктива маловато, а логика – отсутствует напрочь. Потому что разум – не ее стихия, ее стихия – слабость, женственность, податливость, согласие, нежность…