Богиня в бегах

Он сделал пометку в блокноте. Через некоторое время она перестала красить волосы в насыщенно-красный цвет и принялась ждать своего собственного цвета – светло-русого. Потом – обрадованный Глеб принес весть о том, что на участившихся свиданиях Диана становится все спокойнее и нежнее, меньше говорит о делах и своих планах, часто задумывается, и лицо ее становится мечтательным.

Тогда он и поменял ей имя:

– Диана – ей не идет. Слишком грубо. Зовите ее, док, Полиной.

Карл Валерьянович тут же записал. Теперь он, помимо остальных пунктов, разработанных совместно с Глебом, на сеансах проговаривал еще один: «Тебя зовут Полина…»

Через три месяца расстроенная Диана впервые пришла к Шелепе чтобы выплакаться, а не чтобы отдохнуть. Она комкала в руках платочек, всхлипывала. Мягкие локоны, сильно посветлевшие, круглились вокруг ее личика.

Да уж, подумал Карл Валерьянович, это уже не богиня. Это – ангел с небес, заблудившийся на грешной Земле. Или – та самая овечка, о которых толковал Глеб в самом начале.

– Хочу поделиться кое-чем, – сказала Диана и вынула из сумочки пачку фотографий. Карл Валерьянович взял их и вгляделся: фото как фото – какие-то коты на фоне цветов, бассейн – в нем плещется девочка в надувном круге-уточке, потом – мужчина протянул руки к костру – греется, наверное. Обычные фото семейного альбома. Что-то из дачного.

Он вернул фото Диане.

– Это мои, – призналась она и залилась слезами. – Со мной что-то не так, Карл Валерьянович. Я постоянно рыдаю. Я не могу сделать ни одной нормальной фотографии. Я очень много работала в последнее время. Скажите, это похоже на профессиональное выгорание?

Шелепа вспомнил те фото, которые он видел прежде – тоже сделанные рукой Дианы. Разница была огромной. Невероятной.

Пришлось срочно сделать пометку в блокнотике.

– Что вы пишете? – заволновалась Диана. – Все плохо?

И тогда он рискнул. Впервые он рискнул озвучить один из пунктов списка Глеба, не вводя пациентку в транс.

– Диана, – мягко сказал он, – вы волнуетесь так, как будто фотография – это единственное, через что вы реализуетесь, и говорите так, словно исчезнете с лица земли, если исчезнет ваша профессия. Вы – не равно вашему хобби. Вы – намного больше, чем фотография.

Диана смотрела на него так, словно он говорит на китайском.

– Что вы имеете в виду? – спросила она. – Как я могу еще реализоваться, если исчезнет мой талант к фотографии? Вся моя жизнь с этим связана: работа, друзья, путешествия, карьера! Мой творческий потенциал реализуется через художественную фотографию! Я пыталась стать художником и неплохо рисую, но…

– Но кто вы еще, кроме фотографа? – настаивал Карл Валерьянович.

– Человек, – сказала Диана, – дочь своей матери. Женщина.

– Ага, – Карл Валерьянович истово закивал, обрадованный результатом. – И что женщина может сделать смыслом жизни вместо работы?

Диана быстро сообразила, и на лице ее мелькнуло выражение скуки.

– Нет, дети мне не нужны, – сухо сказала она и моментально стала прежней Дианой Стрелецкой – словно и не было трех месяцев сеансов. – Знаете, я, пожалуй, пойду.

Глеб был в бешенстве. Он кричал, что все сорвалось, что Диана не придет теперь на сеанс, что все слишком затянуто: прошло черт те сколько времени, а память у нее все еще собственная. Карл Валерьянович успокаивал его как мог. Он холодел от мысли, что может сорваться весь эксперимент: потому что у заказчика и спонсора не хватило терпения его завершить. Сознавал он и то, что эксперимент действительно идет вяло, ни шатко ни валко.

Клиент бушевал и дело дошло уже до требований неустойки, и тогда Карл Валерьянович решился. Он выложил свой план Глебу коротко и обстоятельно: запасной вариант был давно готов и обдуман, требовались только деньги и отсутствие всякой совести. Захаржевский думал долго, прикидывая все риски, проверяя возможности: он приехал вечером, на исходе пятого дня, когда атеист Шелепа уже прикидывал, не начать ли ему молиться, выпрашивая у бога чуда возвращения в его руки такого интересного эксперимента.

– Чтобы я согласился, – сказал он Шелепе, – нужно прояснить один момент. Мне не нравится, что она до сих пор ломается на тему детей. Если баба не хочет детей – значит, у нее в мозгах что-то сломано. Мне такая баба ни к чему, я на нее деньги сливать не стану. Я думал, после гипноза у нее все наладится – не налаживается. Почему?

Карл Валерьянович, вспотев от ужаса при мысли, что его драгоценная Диана уплывет из рук на середине интереснейшего процесса, взялся многословно и убедительно доказывать, что – Глеб, конечно, прав. Любая женщина рано или поздно захочет детей. Если она не хочет детей очень упорно, значит, еще не доросла, и это нормально! Сколько той Стрелецкой? Каких-то двадцать семь. Через год-два умолять будет: заведем ребенка, заведем ребенка! Услышит, как тикают ее часики, и будет умолять! Это он, Карл Валерьянович, гарантирует лично – будет по три, нет, пять раз за сеанс вбивать нужную мысль в новую память пациентки.