Богиня в бегах

– Дорогая, – с чувством сказала Аглая, внимательно рассматривая Дианино лицо и смеясь: – Ты такая хорошенькая! Бодрая, свежая! Я купила тебе шикарное платье!

– Я подожду внизу, – сказал Петр, поняв, что сейчас начнутся примерки и одевания.

Его чувство к Диане было тем же, что в институте, мальчишески-чистым, и ее тело, манящая и прекрасная тайна, было для него священным. Аглая поможет Диане одеться: это будет не просто одевание, а обряд, священнодействие, в котором должны участвовать только женщины. А его время увидеть ее обнаженной еще не пришло… Петр прогуливался по больничному парку, шумливому, яркому, в самом цвете молодой листвы, и иногда вспоминал, что не так давно бросил курить. Иногда, во время неспешных прогулок, его все еще тянуло к сигарете.

Он остановился напротив больничного крыльца. Двери открылись, и Диана сбежала вниз по лестнице, рыжие кудри подпрыгивали в такт шагам – на висках они были убраны витыми прядями и заколоты. На ней было легкое зеленое платье из какой-то диковинной ткани – будто скомканной в кулаке и не расправившейся до конца. На ногах – легкие плетеные сандалии. В руках – два букета, лилии она прижимала к груди, а жемчужные розы несла немного на отлете.

«Диана, – подумал Петр, – богиня леса…»

– Едем! Едем быстрее! – Она схватила его за руку и увлекла за собой.

– Ты хоть знаешь, где я машину поставила? – кричала Аглая, спешащая следом.

– Я ее помню, она белая! – отозвалась Диана, порываясь вперед.

– Не все белые машины – мои!

– Вон твоя! – и Диана ткнула пальцем в припаркованную за больничной оградой «вольво», стоящую довольно далеко от ворот.

– У тебя хорошая память, – похвалила Аглая.

Диана на секунду помрачнела.

– Да, – тускло сказала она, – хорошая…

Она быстро справилась с нахлынувшим. Через минуту, сидя в машине Аглаи и обнимая оба букета, она уже снова болтала и смеялась, и притихла только тогда, когда они подъезжали к вокзалу. Словно испугалась его небольших башенок с черепичными крышами и флюгерами, часов с фигурными стрелками, маленькой площади с вечными для таких площадей бархатцами…

Белый «вольво» нашел местечко на парковке и остановился.

– Все будет хорошо, – шепнула Аглая Диане, пожимая ее руку.

Диана слабо улыбнулась в ответ. Она стала бледнее, глаза потемнели.

Петр вышел первым, обошел авто и открыл дверцу Диане.

Она вышла из машины, украшенная цветами, словно кинозвезда, впервые попавшая на красную дорожку: немного растерянная, немного испуганная и взволнованно-счастливая.

– На первый путь прибывает поезд номер сто семьдесят два…

– Это наш? – спросила Диана.

Петр кивнул.

– Тогда быстрее, – зажглась Диана, – быстрее!

И ринулась вперед, всучив Петру лилии и бросив его руку. Она бежала на платформу, размахивая розами. Ветер трепал ее платье и волосы, прохожие сторонились с улыбками.

– Ты ей вагон успел сказать? – спросила Аглая, остановившаяся рядом.

– Нет, – ответил Петр, – но думаю, ей и не надо.

Диане действительно не нужны были номера. Она бежала, задыхаясь от счастья, потому что видела – среди разноцветной толпы, шумящей, как конфетные фантики, вдалеке стоит ее мама.

Ее мама! В любимом ее твидовом костюме: юбке по колено и двубортном пиджачке, с белыми, как снег, волосами, маленькая, с лаковой сумочкой в морщинистых руках.

Мама-мама! Как же ты постарела!

Диана бежала, чувствуя, как слезы теснятся в груди, как болят глаза, словно в них насыпали песка, и вот наконец поняла: мама ее заметила!

Заметила и сразу выпрямилась, разгладились улыбкой морщинки, заблестели зеленым потускневшие глаза.

– Мама! – выкрикнула Диана, схватив ее в объятия: такую легкую, сухонькую, пахнущую домом и детством: упоительной смесью запаха книг, старого лака изысканного рояля, домашних пряников с кардамоном и самого главного – запаха, знакомого с младенчества, – маминых волос, вымытых шампунем с капелькой жасминового масла…

Марина Петровна молча плакала, держа дочь в руках так же бережно и крепко, как держала ее, когда та болела маленькой; когда, расстроенная первой влюбленностью, рыдала школьницей, когда делилась переживаниями, будучи молодой студенткой…

Бережно и крепко, чтобы больше никогда не отпускать.

Глава 15 О скитаньях вечных и о любви…

Соболева дача – так местные называли скромный домик на участке в восемь соток. Домик был старинным, с резными наличниками, делом рук еще Петрова деда. Домик любили и берегли, поэтому он нигде не рассохся и не прогнил, не покосился и не завалился. Добротный, выкрашенный голубой краской, внутри он пах деревом и печным теплом.

В красном углу висела наклоненная икона под белой кружевной накидкой, по стенам – фотографии деда и бабушки Петра и Светы. Деда – в гимнастерке, бабушки – с гладко зачесанными за уши волосами и в платье с круглым воротничком.

В домике была и кровать с периной и поющими пружинами, и деревянная лавка, и чугунные котелки, и даже такое чудо, как ухват.