Богобоязненный

Ночь. Коб стоит у окна. Стены и крыши домов, то видимые в свете звезд, то скрытые тьмой, хранят молчание, тих и безлунный небосвод. Только порывы ветра колышут порой ветви деревьев, вытянувшихся выше соседских крыш, вдруг ветер с размаху налетает на угол дома и пытается сдвинуть его с места — но напрасно, — приходится, раздраженно фыркнув, отступить назад. Вот так вот. С какой стати меня, простого человека, так отличили, наслали на меня призраков, спрашивает себя Коб. Важной персоной он не мнил себя никогда. Даже на «заре жизни» — ну кем он был? Разумеется, не героем из легенды. Самым обыкновенным человеком, с женой и детьми (один ребенок, бедняжка Мариам умерла в младенчестве). Владел печатно-переплетной мастерской, где ему помогали несколько наемных рабочих и пара подмастерьев, еще у него имелся дом на окраине города, а при нем двор с поросшей травой лужайкой и фруктовым садом. Что тут такого особенного? Неприглядных, тайных привычек самого пустячного свойства у него было мало, друзей — раз-два и обчелся. Но подспудно не давало покоя ощущение… тщетности… или даже стыда за то, что не добился в жизни большего.

Короче говоря, он ничем не отличался от любого другого старика его возраста и положения в этом городишке, где с востока открывался вид на холмы, верхушки которых неровно поросли лесом, нижние террасы тщательно обработаны под виноградники, а с запада простирались плоские равнины, фермы, пастбища и кустарники, выходившие к большой реке. Если идти по грязным дорогам на север, придешь в какой-нибудь город, похожий на Нидеринг, где живет множество таких людей, как Коб, а еще дальше на север будет Клаггасдорф, самый большой город в стране. Там-то, в Клаггасдорфе, давным-давно Коб служил в подмастерьях у переплетчика Хирама.

Разносчик Амос, отец Коба, был преисполнен гордости, когда подписал бумагу и заплатил наличными за учебу сына: ведь договор означал, что со временем его сын займет более высокое положение в обществе, чем Амос. А то и титулованной особой станет — князь Коб! И как только ему исполнилось четырнадцать, мальчик с трепетом покинул родной дом, чтобы отправиться за сто лиг в незнакомое загадочное место!

Клаггасдорф… Название это сулило чудеса и опасности — так казалось тогда Кобу. Сам звук этих слогов уже волновал. Минуло одиннадцать лет, прежде чем Коб возвратился в Нидеринг с женой, чтобы на ее приданое начать собственное дело. За все те годы он уезжал из Клаггасдорфа только три или четыре раза: домой, чтобы побыть возле смертельно больного отца, на книжную ярмарку в Бихес вместе с мастером Хирамом и в деревню — на этот раз надолго с семейством Хирама, чтобы укрыться от беды, грозившей городу во времена Десяти Напастей.

Более заметных событий в его жизни не было. Так почему именно к нему, человеку такой судьбы, прицепились эти привидения? Допустим, рассуждал Коб, эти детишки — не галлюцинации, а вестники, ни больше ни меньше, чем дыхание небес, некие неведомые субстанции, прибывшие из заоблачного царства, которые и сами не осознают своей миссии, как новорожденный не осознает, что перед ним его родители. А человеческий облик и — даже одежда! — христоверов даны им лишь для того, чтобы он их заметил. Так, может, стоит объяснить, кто он таков, кем был и что это были за обстоятельства… Допустим, ему удастся объяснить, что определенные обстоятельства, как он теперь понимает, несмотря на всю их банальность, повлияли на его жизнь куда больше, чем характер. А что, если это именно то, что определило его характер? В таком случае он смиренно, на языке, который, как он полагал, им вряд ли известен, спросит, что им все-таки от него нужно?

Запоздалое желание. Коб пожалел что в молодости слишком много читал. В противном случае жизнь могла бы сложиться счастливее и мысли в его возрасте не путались бы, как теперь. Меньше было бы всякой ненужной чепухи, каши в голове было бы меньше, а оттого — ошибался бы меньше, не смешивал слова и понятия.

Задним умом всякий крепок.

А если суждено ему было стать читателем, на роду написано, что не устоять перед печатным словом, — ну и читал бы себе тексты, составленные строгими комментаторами и моралистами. Как знать, удалось бы в таком случае избежать постигшей его беды?

Его жена — думая о ней, он обнаружил, что позабыл ее имя, но не сомневался, что рано или поздно вспомнит, — так вот жена его, Бог с ним, с ее именем, терпеть не могла, когда он читал. Она была убеждена, что книги он читает никчемные, вредные, что они угрожают его нравственности и духовному здоровью. Она не выносила, когда он читал, еще и потому, что чтение давало ему возможность мысленно отстраняться от нее и детей.