Богоборец

– А может, лучше в милицию пойдём? – предложил я. – Как на голубей погляжу, меня от голода мутить начинает, а в КПЗ хоть килькой с макаронами покормят. Голова даже закружилась. Опротивели мне уже картофельные очистки с заплесневевшими сухарями.

– Да чёрт с ней, с этой милицией, раз она из-за копеечного билета в тюрьму сажает! – бабушка полезла в сумочку и достала завёрнутый в газетку бутерброд. – На вот, скушай и доскажи уж, пожалуйста, чем дело-то закончилось?

Мне было стыдно объедать доверчивую старушку и я стал отнекиваться, но вы же знаете какими настырными бывают бабушки? Тем более контролёры. Проклиная свою мягкотелую жалость к пенсионерке и думая, что надо было соврать, мол, я убивец, псих и беглый каторжник, жадно ухомячил бутерброд.

– Как же она у тебя документы-то забрала? – бабушка смахнула крошки с моей бороды украдкой поднятым из сугроба платочком.

– Я квартиру однокомнатную от СОбеса получил, как инвалид. Сразу после туберкулёзного детдома, а она соседкой моей была из другого подъезда. Познакомились. Роман завели. Потом поженились. Когда я из тюрьмы пришёл, она и говорит мне, мол, я теперь другого люблю и развелась с тобой. Дай мне паспорт, я туда печать о разводе поставлю. Я и дал, а она меня выписала и документы все присвоила: ты, говорит, – сумасшедший. Я тебя в психушку сдать хочу. Документы твои на оформление в дурдом отдала… Теперь я вон в том подвале живу. А без прописки и документов – какая работа? Никто и разговаривать не хочет. Так вот и «бичую»…

Бабуля, видимо, проклиная свою человечность, маялась с платочком: выкинуть его на моих глазах она не могла и теперь была вынуждена держать его кончиками пальцев, делая вид, что вовсе не брезгует, а просто по рассеянности не убирает его в сумочку, но при этом стараясь не задеть им пальто.

– Что-то я от подвала и зимы совсем плохой стал, – я снова закашлялся и, бесцеремонно взяв бабушкин платочек, прижал его к губам. – Ой! Платок кровью испачкал, – соврал я. – Прокипятите его – как новый будет, – я завернул «кровь» поглубже в платок и протянул бабуле. У пенсионерки забегали глазки и непроизвольно спрятались руки за спиной. – А может вы его мне подарите? – подсказал я бабушке способ, как превратить поражение в победу. – Мне бы очень в КПЗ пригодился.

– Да бери, конечно! – обрадовалась бабулька, вытирая потихоньку пальцы о лавку. – Только я тебя ни в какое КПЗ не поведу. Не буду я грех на душу брать: настрадался человек, а я его в тюрьму из-за грошового билета?

– А может, скажем, что я вас ограбил? – неосторожно предложил я. – Без тюрьмы я долго не протяну.

– Да что тут грабить? – бабушка полезла в сумку. – Всего трояк с копейками.

– А ментам же всё равно: сколько не награбь – лишь бы посадить, – заверил я.

– Так отдам, чего меня грабить-то? – решила бабушка и высыпала мне в карман медяки с трёшницей. Деньги, побывав в моём кармане, стали «неприкасаемыми» и вернуть их уже было нельзя – хоть тресни.

Прекратив бесполезные попытки избавиться от бабушкиных денег, я сказал, что мне пора прилечь в подвале: плохо мне. Бабуся намылилась меня провожать, но тут подошёл автобус. Пассажиров стали выпускать через переднюю дверь и проверять билеты.

«Зайцы» потому и зовутся зайцами, что трусливы: отсутствие билета приводит их в трепет. Вместо того чтобы смело, в первых рядах, двигаться к выходу, небрежно бросив контролёру, мол, билет у супруги, которая идёт сзади, они либо бестолково мечутся по задней площадке, либо обречённо бредут в хвосте выходящих из автобуса добросовестных граждан.

Я заметил Танюху, испуганно высовывающую мордочку в приоткрытое окно автобуса на задней площадке. Мне всё стало ясно – безбилетница. Любимый мастер делал мне знаки, строя страшные, выразительные рожи и зазывно трепеща лапками, поочерёдно высовывая в узенькую щель окна то свой нос, то ручки.

– Жена моя бывшая, – показал я на Таньку бабушке. – Психованная дура. Совсем от ненависти ополоумела: как меня увидит, так вся кипеть начинает. Видите, какие рожи строит? Я от неё по всему городу прячусь. Видно кто-то заломбардил меня. Нашла. Придётся перебираться в другой подвал: тут уже не житьё. Знакомые закладывают меня постоянно! Четвёртый дом за месяц меняю. Побегу я, – и попросил бабулю: – Задержите её подольше, а?

Подвиг Александра Матрасова

1

Душный запах полыни и жестокое солнце доводили до одурения. Палящая жара разогнала даже ящериц и саранчу. Мудрые суслики отсиживались в прохладе своих нор, а мы третий час пеклись на солнце. Нас выкинули с вертолёта посреди степи, где мы устроили засаду на десятый полк нашей дивизии. Мы изображали разведдиверсионную группу противника и должны были воспрепятствовать смене боевого дежурства. Норматив отводил ограниченное время на смену и мы, внезапно напав на новый наряд, должны были сорвать нормативные планы.

Нас было шестеро: прапор Петруха, два сержанта и трое рядовых. Петруха – за старшего, но фактически все плясали под дудку рядового Гоши Дрягина. Нам всем не давало покоя «шило» в Гошиной заднице, но больше всего страдал он сам.