Богоявление

Теперь он научился жить среди людей совершенно запросто. Хотя болтуном его и не называли. И пришёл к тому, что жизнь в своей серёдке, в основании её — проста, светла и ясна. Всё так, как оно есть. И дело не в ответах, которые находятся всюду. А в вопросах, которые должно задавать не всегда, ибо вопросы всевают сомнения, а ответы только удлиняют список вопросов.

А вера вопросов не имеет, в ней есть только правда. Простая и прямая.

И Тихон жил обыкновенно, вглядывался в сумеречное грядущее, озирался на других и перенимал у них для себя мечты — купить, жениться, расплодиться, укорениться.

И чужие желания, входя в него через ум, селились в сердце. А оттуда понуждали к устремлениям. Так он пришёл к молитве, как способу получить.

К лету случилось ему даже везенье, о котором он, когда молился, то помышлял как о далёком. Удалось ему за бесценок купить большой сруб недалеко от кафедрального собора, и парень радовался, как малое дитя. Так повезло, что его смешных накоплений хватило запросто.

— Не хочу видеть этот дом! — сердито заключил предыдущий владелец — седой сухощавый, но крепкий ещё старик Василь Василич. — Хотел сжечь, но вся улица-то загорится повдоль!

— А что случилось?

— Жена ушла. Для неё покупал-то! А она бросила меня, тридцать лет вместе прожили. А она, вот… Ух! Теперя бегат от меня. А у меня два инфаркта, мне этот дом сердце разрыват. Сердечник я. Так оно как-то!

Старик отвернулся. Больно его жгла эта мысль, мучил вопрос. Потому наружно он хмурился, а в душе, видно, рыдал. Отчего жидкая его белая борода мелко дрожала, как губенка обиженного дитяти.

Но Тихон спорить не стал, мало ли кто как торгует. Пусть у каждого своя выгода останется.

Сам себе не веря, вошёл Тихон в дом, пусть и трёхстенку на два хозяина. Но свой, коренной, врытый пятками опорных камней в землю. И чувствовал он, что сделал то, чего отец не решался — пустил корни. А там, глядишь, и поросль пойдёт.

От того и третий урок к уму приложился — не бойся, делай и проси. Бог поможет. Сам не знаешь, откудова вывернет и куда свернёт дорога. Но, если назад не попятишься, то по Божьей дороге пойдешь. Нету другой-то. И приведёт Бог к доброму. Куда же Ему еще? Он же Бог.

Два года жил Тихон по общагам и бытовкам, мечтая о доме и настропаляя себя на десяток лет ожидания. А пред тем аж два десятка прожил во времянках, да землянках. А здесь за неделю так привык, будто и родился в этом доме. Даже запахи вошли в одежду и в душу. И чужих фотографий со стен не снимал, потому как своих у него не бывало никогда.

Особенно радовался он, глядя из окна на далёкий купол своей Богоявленской церкви, будто маму издали разглядывал. И даже стал посматривать всерьез на незамужних девчонок с церковного прихода, уже как бы сравнявшись с ними в какой-то городской равнозначности.

И тут явился бывший владелец дома Василь Василич.

— Умерла моя жена.

— Как же это?

— Да так, как-то, — с удивлением развёл он руками, и его раскосые глаза налились слезми, а борода опять тонко задрожала. — Так получилось. А ведь, она любила меня всю жизнь. А я… Взял и дом продал за бесценок, за десятину цены.

— Так сами ж говорили, что ушла!

— Да, ушла. Так как-то… Оказалось, у неё рак был. Безнадёжный. Вот она и ушла, письмо от неё получил через людей давеча. Ушла, да… Берегла меня. Не хотела, чтобы я за нею ходил-то. Пишет, боялась, что на её гробе крышкою улягусь. У меня два инфаркта уже было… Сердечник я.

Походил старик по дому, посмотрел, повздыхал на фотографии. Потом посидели с ним на кухне вместе, чаю попили молча. И Тихон увидел, как старику стало полегче, посвежел он собою. Да и сам Василь Василич вздохнул с облегчением, напросился ещё в гости прийти.

И всё бы хорошо, да с той поры перестал Тихон спать. Вроде бы и сон ему снится, бывает, а ум из головы в темноту не уходит. И видится ему умершая старикова жена и его собственный отец и мама. Глядят молча… Вот и весь сон.

На работе мужики подсказывали разные способы хорошенько уснуть — от водки до дыхания по особому укладу. И всякое пробовал Тихон, да без толку.

Через месяц кое-как сама приладилась душа к беде, помалу вернулся и сон. И так бы пошло дальше, да перестал старик в гости заглядывать.

Пришлось искать его.

А обрёлся он в стационаре — сердечник же.

— Ну, как вы тут, Василь Василич?

— Да так как-то. Без неё всё это так пусто, что и не знаю, для чего жить-то.

— А вы не спрашивайте, для чего. Живите просто. Иной вопрос, хуже, чем сам ответ. Дома-то легче вам?

Старик улыбнулся, глаза сверкнули, как иголочки инея на солнце.

— А как же иначе? Вместе с нею-то прожили в этом доме, а вот представь, ни разу не поругались. Детей-то не было у нас, вот мы друг за дружку и держались, как об детях друг о друге. А она… Сядет, бывало, вздыхат и плачет. А я… Тоже с нею поплачу. А чего — и сами не знаем. Хорошо-то было так, что душа сама рыдат от такого какого-то…

— Я вам тут бумажечку принёс, — вздохнул Тихон с облегчением и на тумбочку положил Договор купли-продажи. — Возьмите свой дом. Не честно мне как-то.

— Да как же ты?

Но, Тихон махнул рукой.