Богомолец

— Вы написали хорошую работу! — говорит Павлов. — Но в ней есть весьма существенный недостаток: отсутствуют протоколы опытов. Почему вы так кратко изложили собственные исследования?

Диссертант без колебаний отвечает:

— Человеколюбия ради!

От неожиданности, изумления Иван Петрович, забыв традицию, резко поворачивается и недоуменно смотрит на Богомольца. Ответ требует пояснения!

— В моей работе о надпочечниках, — говорит Александр Александрович, — приведено свыше четырехсот литературных источников. Половину из них я прочел в подлиннике. Масса времени ушла на чтение растянутых повторений, избитых истин, необоснованных гипотез. И я дал себе слово: из человеколюбия, щадя время, а следовательно, и жизнь читателя, писать по возможности короче.

— Верно, — соглашается Павлов, — пишут и печатают много чепухи. Но протокол — это фотография опыта. Никто не может поручиться, что исчерпал в данный момент все содержание своего эксперимента, что больше не придется к нему вернуться, иногда с новыми вопросами. Фотография нужна и для критики: со стороны иногда виднее. Это я говорю потому, что вижу в вас не обычного диссертанта, а будущего ученого. Мне хотелось бы, чтобы в дальнейшей работе вы приняли мое замечание.

«Я, — писал позже А. А. Богомолец, — старался выполнять указание великого ученого — в своих работах соединять человеколюбивую краткость с протокольной точностью».

Церемониал присуждения докторской степени состоялся 13 июля. К Богомольцу устремились десятки людей. Они говорят почти хором, так что диссертант плохо понимает их. За поздравления благодарит как-то неуклюже, чужими, стертыми словами — он слишком взволнован. Когда подходят учителя, с горячим участием следившие за его ростом — профессора Подвысоцкий и Ушинский, — он произносит:

— Спасибо и еще раз спасибо! — и почтительно склоняет голову.

Вопрос о доцентуре Богомольца решен. Попечитель Одесского учебного округа в феврале 1910 года, после второй пробной лекции на тему «Экспериментальная гликозурия», разрешил принять его в число приват-доцентов по кафедре общей патологии. С осени ему предстоит вести два курса. Один — по патологии желез внутренней секреции, другой — практический: по методике бактериологического исследования.

Правда, звание приват-доцента не сулит молодому ученому никаких материальных благ. Курсы лекций приват-доцентов считаются необязательными, и труд их оплачивается из грошовых сумм, внесенных слушателями. Слишком скромный для семейного человека заработок вынуждает Богомольца принять предложение о чтении нескольких обзорных лекций по общей патологии и терапии слушателям курсов фельдшеров при Черниговской земской больнице, а позже — в Одесской зубоврачебной школе.

Под руководством Н. Г. Ушинского Богомольцу пришлось поработать недолго, так и не удалось полностью пройти его школу. Впрочем, ему везло на учителей. В конце ноября 1908 года на место Ушинского прибыл профессор Воронин. Он сразу же, по словам Богомольца, произвел на него впечатление «человека порядочного, добродушного, знающего и, несомненно, любящего науку».

Прошло немного времени, и взаимные симпатии профессора и приват-доцента переросли в дружбу.

Воронин писал жене:

«Сегодняшний день провел с Александром Александровичем. Я полюбил его глаза, искрящиеся лукавством, живость ума, сочный украинский язык — он им часто пользуется. Семья его бедствует, а он молчит. Отказался от мысли о поездке на Капри — денег не хватило. А с его легкими поездка так нужна! Хочу помочь — договорился с Головиным о передаче ему с осени ведения двух курсов.

А сколько лиризма в душе этого человека! По дороге домой рассказывал о жизни мурашек в травяных зарослях, о деловых музыкантах — кузнечиках. А потом вспомнил поручение студентов — выведать «коньки», на которых я режу на экзаменах. Примостились где-то на парапете и отобрали для передачи «под секретом» все ведущие темы патофизиологии. Попрощался, а потом вернулся.

— Читали Алексея Толстого? Интересный! Знаете, рождается новый талант!

Скоро я останусь один. А. А. собирается в Париж с целью обязательной для нас, русских, перед профессорской практикой стажировки у западных коллег. Не знаю, что только будет делать там этот уже зрелый, тонкий экспериментатор».

Часы отдыха Богомолец с Ворониным часто проводят вместе. Маршруты прогулок меняются: коллеги ходят то в порт, то на Пересыпь, то на Фонтаны.

Владимир Васильевич знает, что под влиянием Н. Г. Ушинского его молодой коллега проникся интересом к французской школе бактериологов, увлекся физико-химией и микробиологией. Ушинский с редкой щедростью помог ему обогатить свои знания в этих областях (настолько, что впоследствии Богомолец свободно читал в университетах курс бактериологии, заведовал бактериологическими лабораториями и большими серологическими отделениями).