Богословие творения

13,7 миллиарда лет во вселенной разыгрывалась грандиозная лотерея. Что имеется в виду? Когда мы говорим о «чистой случайности», чаще всего подразумеваем, что некое событие на самом деле вряд ли могло произойти. В нашем случае это «вряд ли» можно исчислить математически – достаточно знать размеры вселенной, сколько в ней звезд, какие из них обзавелись планетами, и т. п. Словом, мы не гадаем, а опираемся на обоснованные расчеты.

Приведем, как кажется, наглядный пример. Две простейшие молекулы «бродят» по вселенной. Однажды они сталкиваются и решают, как того требует их «естество», создать более сложную молекулу. Но температура и давление окружающей среды в этот момент таковы, что необходимого химического соединения не происходит. Они разбредаются, затем встречаются друг с другом или с похожими снова и снова, и так миллиарды, а то и триллионы раз, пока наконец их встреча не совпадет с нужным давлением и температурой. Но поскольку с одними типами звезд подобные «совпадения» происходят гораздо чаще, чем с другими, при расчетах необходимо иметь в виду все прочие, дополнительные, факторы.

Наша идея такова: на основании строгого математического анализа (так называемый анализ нелинейной динамики) можно сказать, что по мере усложнения молекул их развитие становится более направленным. Чем сложнее молекула, тем более заданными, предопределенными будут происходящие в ней процессы. Именно в этом ключе, на наш взгляд, следует рассматривать возникновение и по сей день развивающегося человеческого мозга. Но возможно ли в данном случае говорить о некоем целенаправленном «замысле»?

Прежде чем ответить, стоит задуматься, насколько вообще возможен подобный сценарий. Бесспорно, достаточных научных данных, позволяющих подробно описать возникновение каждого из живых существ, у нас нет. Мы не знаем, как именно каждая из постоянно усложнявшихся химических систем участвовала в том процессе самоорганизации, в ходе которого появились окружающие нас многообразные формы жизни. Но что важнее всего – мы по сей день не располагаем достоверными представлениями о том, какие природные элементы обеспечивают и поддерживают генеалогическую непрерывность происходящей и поныне эволюции. Иначе говоря, в нашем познании существуют «гносеологические лакуны», которые не позволяют самонадеянно утверждать, что исключительно эволюционное происхождение жизни доказано раз и навсегда. Наибольшее, на что мы способны, – основываясь на имеющихся эмпирических данных различных наук, в том числе молекулярной биологии, палеонтологии и сравнительной анатомии, как можно точнее и вразумительнее описать, что именно могло происходить.

И все-таки откуда мы знаем, что предложенный нами сценарий зарождения жизни верен? Или поставим вопрос иначе: почему мы считаем, что наше объяснение – наилучшее? В естественных науках выработан ряд критериев, позволяющих судить о научной достоверности гипотезы. Назовем основные:

(1) проверяемость, то есть наличие хотя бы теоретической возможности подтвердить, что построение соответствует исходным данным;

(2) прогнозируемость, то есть возможность на основании известных из прошлого или современных данных предсказать будущие процессы и путем наблюдений проверить, про изо шли ли они на самом деле;

(3) простота и экономичность, то есть максимальная убедительность при минимуме исходных посылок;

(4) красота, то есть построение должно быть впечатляющим (хотя для естественных наук этот критерий может показаться чрезмерно субъективным, почти все великие открытия обладали, помимо прочего, эстетической ценностью); и

(5) универсальный характер построения, то есть возможность не толь ко обосновать имеющиеся факты, но и согласовать их со всем доступным нам знанием, в том числе и выходящим за пределы естествознания.

О последнем критерии мне бы хотелось сказать поподробнее, поскольку именно он, как думается, позволяет ввести в познавательное поле естествознания категории других наук, в том числе религиозной мысли. Упрощенно говоря, это призыв к единству познания. Возразить против него трудно. Сложности начинаются позднее – как только мы пытаемся его применить. И тут обнаруживается следующий факт: то, что выдает себя за единство, на самом деле никакое не единство, а скорее смешение данных одних научных дисциплин с исходными посылками других. История знает немало подобных примеров, поэтому не удивительно, что ученые, как правило, неохотно признают этот критерий. Однако, если применять его разумно, он открывает огромные возможности для развития науки.