Богословие творения

Сам факт единства можно определять по-разному, и происхождение от общей группы предков − не самое убедительное объяснение этого единства. Единство биологического вида естественнее всего объяснять общностью генофонда. Особый акцент на человечность рассматриваемого в данном случае вида скорее укажет на такие социальные факторы, как культура и язык, которые играют в этом решающую роль, а они могут существовать только в человеческой среде. Наконец, единство цели (в случае человека это направленность к Богу) − лучший кандидат в источники единства, чем единство биологического происхождения.

Во-вторых, рассказ об изгнании Каина (Быт 4:14–17) предполагает существование в мире других людей, при этом об их происхождении ничего не говорится. Эта непоследовательность может служить подтверждением того факта, что цель протоистории в Быт 1-11 состоит не в том, чтобы создать позитивистское историческое повествование, а в том, чтобы изложить mythos – историю, в которой, по выражению Эдварда Ярнолда, «некая истина, слишком глубокая для прямого выражения, формулируется в символах»[326].

Критика традиционного понимания доктрины первородного греха в значительной мере основывается на иных соображениях, которые можно различить в соответствии с тремя вышеупомянутыми ключевыми идеями, которые здесь приводятся с небольшими изменениями в формулировках:

(3.1) peccatum originale originatum понимается как наследственная вина за peccatum originale originans,

(4.1) peccatum originale originans представлял собой единичный акт,

(5.1) peccatum originale originatum распространился путем биологического наследования.

Некоторые ревизионисты возражают против самой идеи peccatum originale originans. Они выдвигают два возражения против этого тезиса.

Во-первых, они говорят, что идея о первородной праведности маловероятна или по крайней мере неточна. Некоторые критики утверждают, что такое понятие несовместимо с наукой[327] (к этому моменту я вернусь позже). Другие доказывают, что эта идея не соответствует их антропологии. Даффи выдвигает возражение, говоря что «трудно представить себе мир, созданный для развития и становления свободы, где зло не являлось бы структурным компонентом»[328]. Это, конечно, вступает в противоречие с определенными фрагментами в Быт 2–4. «Райский сад – мечта, а не воспоминание», – отвечает Даффи[329].

Во-вторых, они возражают против самой идеи о том, что можно наследовать вину за грехи своих предков.

Вследствие такого рода пересмотра традиционных идей ставится под сомнение сам термин «первородный» грех[330]. Отказ от идеи об исторически реальном peccatum originale originans был уже предложен ранее в учении протестанского богослова Рейнольда Нибура, чьи идеи его ученик Лэнгдон Джилки кратко изложил следующим образом[331]:

Все «буквальные» элементы этой истории уже в прошлом… Адам и Ева для него теперь − символы состояния человека, а не причины такого положения вещей. Грехопадение, таким образом, более не указывает на историческое событие в прошлом; оно становится символом, описанием нашего постоянно разрушаемого состояния, символом, который открывает нам самые глубины такого состояния…

Среди католиков Эдвард Ярнольд, например, дает следующее определение первородного греха[332]:

Грех мира – это коллективный волевой акт, в котором я являюсь партнером, давление на личность, в котором я участвую и которому способствую. Грех мира – это первородный грех.

Возражения против пунктов 4.1 и 5.1 носят менее радикальный характер и находятся в большем соответствии с катехизисом Католической церкви, изложение которого продолжает опираться на историю Адама и Евы, хотя и не требует явного признания их исторического существования.

По учению Тридентского собора, первородный грех передается продолжением рода, не подражанием, что приводит к необходимости разграничить эти два понятия. Пункт 5.1, традиционное толкование канона, понимает «продолжение рода» как «биологическое наследование», а «подражание» как «заимствование у других людей через социальный контакт». Некоторые ревизионисты предлагают провести различие между этими двумя понятиями по-другому, так чтобы понятие подражания сводилось к сознательному акту, а понятие продолжения рода расширилось и включило в себя навыки и взгляды, которые передаются из поколения в поколение через социализацию. Даффи пишет[333]: