Богословское-На-Могильцах

Путеводитель «Вокруг Москвы» 1930 года сообщает о разбитых статуях возле прудов, обветшалых беседках в аллеях. Сами пруды уже пришли в негодность: была нарушена система их каскадного водоснабжения, забиты землей родники, и тот же Петр Иванович Большунов и другие старожилы уверенно вспоминают, что один из прудов получил название Поганый. Остальные, судя по всему, были не лучше.

Старики рассказали одну любопытную историю.

Несколько лет назад в осеннюю распутицу к центру села, к церкви, пришло несколько человек.

— Понимаете, у нас же от станции маршрутка ходит, — говорил мне П. И. Большунов. — По шоссе и на любой попутке, в конце концов, можно добраться, а они, гляжу, через лес, чуть не по колено в грязи — что за чудики, думаю, такие? Может, туристы? Староваты вроде для такого вида спорта… А потом как обожгло! Мать святая, да они же дорогой шли, какой уж лет сорок никто не ходит. Я по ней еще мальчонкой бегал, когда почтальоном в волости был! Кто же им нарисовал-то ее?

А они отдышались, грязь щеточкой с сапог оттерли и — на кладбище, а его-то и нет давно! Только надгробья гагаринской дочки да Ивана Ивановича Аигина, двоюродного брата владельца Могильцев.

И вот что я вам скажу: это Аигины были! Они в этом, конечно, не признались — годы были, как бы это сказать, еще не очень откровенные, а я бы их приветил, если бы открылись, — среди этой семьи многим родные те места были небезразличны: школы открывали у пас и в Талицах, учителей хороших нанимали, которые ученики способные — дальше учиться посылали на свои деньги. И вот видишь, не забыли родину — хранилась ведь где-то бумажка с дорожкой к аигипскому погосту…

Так в последний раз прозвучала в нашем рассказе фамилия Аигиных, крепостных крестьян, выбившихся в крупных людей делового мира. История для пореформенной России довольно характерная.

Суровое и беспокойное время не пощадило усадьбы — она многое утеряла из того, что было при Щербачеве и Гагариных, перестала быть такой, какой видели ее и любовались ею многие люди, чьи имена навсегда остались на страницах истории отечества.

Два обстоятельства не давали мне покоя до той поры, пока я не поставил последнюю точку в этой работе.

Первое — чувство сердечной благодарности к тем, кто в течение многих лет заботится о восстановлении усадьбы. Мы так привыкли к словам «безвозвратно утеряно», «непоправимо искажено», что нам сегодня крайне важен каждый пример возрождения, заботы о сохранении того, что чудом дожило до наших дней.

А второе — давайте сообща учиться радоваться каждой спасенной малости.

Невелик труд (да простит мне читатель эту крамольную мысль!) унестись воображением в прошлое в дивных залах Останкина и Кускова. Но кто из нас не испытал пронзительной сердечной боли в сожженном блоковском Шахматове, в находящихся столько лет в небрежении Авдотьине Николая Новикова и Даровом Достоевских, в изуродованных недальновидными хозяйственниками Никольском-Гагарине и Воронове Ростопчиных? Список этот можно продолжать и продолжать.

Реставраторы Могильцев и те, кто собирает местный музей, помогли мне вновь увидеть эту давно уже порушенную усадьбу. И кто придет сюда, уверен, тоже испытают это несказанное ощущение. Низкий поклон беспокойным и бескорыстным людям, которые бережно и неутомимо отогревают своим дыханием и склеивают один к одному, терпеливо счищая с них грязь и пыль, безжалостно разбросанные осколки жемчужин искусства и архитектуры неповторимого в своей прелести Подмосковья…

Ведь это истина известная: начни разрушать, и коль не найдется беспокойная душа, то и другие будут делать то же. И чем дальше — тем охотнее и без особых угрызений совести. «Что тут беречь, в этих развалинах?»

И напротив — отыщется охотник спасти погибающий памятник, и тотчас другие за ним потяпутся и будут гордиться: «Какое доброе дело сделали!»

И вот здесь, в Могильцах, уже помимо реставраторов люди заботятся об усадьбе, могут рассказать о том, что было здесь десятилетия назад, и несут в музей к Татьяне Германовне Софьиной найденные в земле глиняные черепки, позеленевшие медные копейки.

Несколько раз приносили фарфоровые осколки пронзительной синевы с белыми ободками — то, что осталось от нарядных флаконов, в которых отправлял князь Гагарин в Петербург вино собственного изделия.

Но не все такие рачительные. Идет в этих местах большая стройка: расширяется оздоровительный комплекс Дома творчества, прокладываются новые коммуникации.

Сколько раз просила Софьина экскаваторщиков: «Дайте передохнуть ковшам, поглядите, что копаете, — ведь в земле бесценные богатства могут быть!» Но в клады экскаваторщики не верят, а черепки им некогда подбирать — они на сдельной оплате.

А еще ищут местные краеведы… подземный ход. Одни говорят, что шел он от барского дома, другие — от церкви.

А куда шел?

Одни говорят — в Талицы, другие — в соседнее имение Евсейково. Друг к другу, мол, тайком ходили соседи, запирались и колдовали…