Богов любимцы

Вместо ответа Алетейя осторожно сжала иссиня-черную ягоду белоснежными зубами и приблизила свое лицо к лицу Танаис. Ощутив на своих губах ароматное дыхание чужих уст, девушки на мгновение замерли и смущенно отпрянули друг от друга.

Немного утолив голод, Танаис легла на спину и закрыла глаза. Алетейя, помедлив, положила голову ей на плечо и тихо прошептала:

– Обними меня… Мне холодно…

Танаис не шевельнулась, но сквозь одежду Алетейя услышала, что сердце в ее груди запрыгало как безумное.

– Не прикасайся ко мне, – почти враждебно отрезала Танаис и отодвинулась от подруги.

– Я чем-то обидела тебя? – дрогнувшим голосом спросила Алетейя.

Танаис отчужденно молчала и смотрела на близкие звезды. Алетейя видела, как влажно поблескивают в темноте ее глаза.

– Не в этом дело… – после продолжительного молчания ответила Танаис. – Просто со мной снова приступ этой странной болезни, и я не хочу, чтобы ты заразилась тоже…

– Каковы признаки твоей болезни?

– Не все ли тебе равно?

– По признакам я определю болезнь, а зная название яда, легче найти противоядие.

– Ты думаешь, меня отравили?

– Нет. Но я немного понимаю толк в целительстве и знаю, что от цикуты спасает только цикута… А от любви спасает только любовь…

– Ты считаешь, что я влюблена? Быть может, ты даже знаешь, в кого? – натянуто усмехнулась Танаис.

– Не знаю, но догадываюсь…

Танаис покраснела так, что это стало заметно даже в темноте.

– Глупости… Только любви мне еще не хватало…

– Сознайся, что я угадала!

– Ни за что!

– Просто тебе не хватает смелости признать мою правоту…

– Еще никто не упрекал меня в трусости!

– Ты храбрая, я не спорю. Но даже самый храбрый человек боится самого себя…

Некоторое время Танаис лежала молча, потом тяжело вздохнула и сказала:

– Это не страх… Это стыд… Разве можно назвать любовью эти сумасбродные желания и нечестивые помыслы?..

– Все в этом мире имеет двойственную суть. Цикута убивает и лечит. Пламя согревает и жжет… Такова и любовь человеческая… В ней есть и то, что составляет муку и стыд для гордых людей, и то, что равняет их с Богом… И только от человека зависит, чем станет она для него – проклятием или благодатью…

– Ты не рассуждала бы так, если бы знала мои мысли… – нехорошим голосом сказала Танаис.

– Ну так выскажи их вслух, и я буду знать…

– О таких вещах вслух не говорят…

– Ну хорошо, можешь не говорить. Все равно я знаю, о чем ты думаешь…

– Ты умеешь читать мысли?

– Нет… Просто я думаю о том же…

Так ни разу и не сомкнувшие глаз в течение ночи, утром они лежали в объятиях друг у друга совершенно опустошенные.

Алетейя легкими, почти неосязаемыми движениями пальцев водила по лицу Танаис, и по ее губам блуждала полная блаженства улыбка.

– Значит, то, чем мы занимались ночью, и называется любовью? Тогда я жалею о каждом часе, прожитом без любви… – шептала она на ухо Танаис, которая сладко жмурилась оттого, что пряди волос щекотали ей губы. – Мы теперь совсем взрослые, да?

– Взрослее не бывает… – усмехнулась Танаис.

– Не смейся надо мной… Я чувствую себя ужасно взрослой… А ты?..

– А я чувствую себя ужасно старой…

– Почему?! – изумилась Алетейя.

– Потому что это не случилось со мною раньше…

– Ну, в таком случае, признавайся, где ты пропадала целых восемнадцать лет?! – словно уличая Танаис в вероломной измене, с притворным негодованием воскликнула Алетейя.

– Теперь мне кажется, что все это время я искала тебя…

– Какие упоительные враки…

Солнце давно уже перевалило за полдень, когда Танаис оседлала коней, и девушки продолжили свой путь.

Несколько часов спустя вдалеке показались высокие крепостные стены, и Танаис ободряюще улыбнулась спутнице.

– Еще немного, – и мы найдем ужин, кров и вино.

Погруженные в сладкие грезы, они совсем перестали что-либо видеть, слышать и понимать, и заметили опасность, когда было уже слишком поздно.

Из густых кустов выскочили на дорогу трое головорезов, и не успела Танаис даже глазом моргнуть, как ее меч вместе с перевязью оказался в руках одного из разбойников.

– Какие красотки! – с глумливым восхищением воскликнул он. – Ну и потешимся мы сегодня!

Эти слова стали последними в его жизни. Прянув с седла, Танаис в прыжке пнула его сапогом в заросший подбородок, и со сломанной шеей бандит отправился в придорожную канаву. Перехватив руку второго разбойника, который замахнулся на нее мечом, Танаис врезала локтем ему под ребра и, вывернув кисть, заставила его описать пятками полукруг в воздухе, после чего бандит грянулся оземь лицом и окончательно затих.

Танаис обернулась, отыскивая взглядом последнего разбойника, и пристыла к месту. Одной рукой обхватив Алетейю за талию, а другой приставив к ее горлу нож, разбойник пятился к кустам, не сводя с Танаис насмерть перепуганного взгляда.

– Только сунься, и я перережу ей глотку! Клянусь!

Как подкошенная, Танаис упала в дорожную пыль и стала кататься по земле, словно смертельно раненый зверь, но в следующую минуту почувствовала легкое прикосновение руки к своему плечу.