Богу - богово...

Ты меня хорошо подловил: «научиться освобождаться от давления и научиться управлять давлением – это совсем не одно и то же». Я и сам это давно понял, только не сразу сориентировался, когда ты сообщил столь сногсшибательную новость про Вайнгартена. Собственно, это тривиально. Нельзя управлять гравитацией (во всяком случае, пока), но построить приливные электростанции можно… Я ведь никогда не ставил себе цели отменить давление, но уворачиваться от него – да. Хотя поначалу, может, и тешил себя иллюзиями… До «приливных электростанций» здесь еще очень далеко. А тут ты сообщаешь, что Валька увернулся. Впрочем, это всегда было его главным талантом… А я все это время и не пытался уворачиваться. Я изучал действие, а не бездействие. Что ж, эксперимент Вайнгартена подтверждает мои догадки. И заметь, Дима, я не дрожу, аки лист осиновый, формулируя их. Ты тоже формулируешь, ибо не можешь не формулировать, но в рабском страхе. А я свободен, Дима, хотя нищ, лыс и болен. Так ведь и ты нищ и не слишком здоров, как я успел заметить. Так в чем же смысл той выделки, которую ты позволил произвести над овчинкой твоей жизни?..

Вечеровский оглянулся по сторонам. Деревья царапались корявыми пальцами безлиственных ветвей в черную стену ночи. Может быть, они таким образом пытались вскарабкаться к звездам? Это не поэтическая метафора. В результате своих экспериментов Фил пришел, не к выводу пока, но к догадке, что некорректно, с научной точки зрения, лишать духовной компоненты растительный мир. Вообще, все живое. И деревья могут мечтать.

Он представил удивленную физиономию Малянова, если бы тот услышал сию сентенцию из уст махрового фанатика-материалиста и инквизитора Вечеровского, и довольно заухал в темноту. И подумал за деревья: «За отсутствием филина и Фил сойдет…»

Не смущайся, Димчик, мысленно утешил он Малянова, на твоем месте я бы тоже повесил на себя такую бирку. Все, кто не предает идеи, выглядят для предающих фанатиками. А ежели они при этом еще и отстаивают их, то уж непременно – и инквизиторами. Все нормально. Только тошно.

Резиновые сапоги уверенно разбрызгивали грязь из лужиц, а портянки, намотанные на шерстяные носки, отлично предохраняли от холода. Впрочем, до морозов было еще далеко. Поработав на метеостанции, Вечеровский научился чувствовать погоду и, вообще, природу. Все его многочисленные переломы, органы и системы давали гораздо более точные прогнозы, чем метеоприборы. Он и с метеостанции так передавал: «Ваши приборы обещают то-то, а мои – вот это». И к его «приборам» прислушивались, окрестив их показания «филигранным вечерним прогнозом». Но сам-то Фил понимал, что дело тут не в переломах и болячках, а в его болезненном контакте с Универсумом. Кстати, вот и извлечение пользы из контакта! Чем не «приливные» станции в своем роде?

Когда-то он, по убогости своей, выдвинул совершенно ребяческое обвинение против универсума. Но тогда оно казалось вполне солидным. Достаточно «безумным», чтобы его можно было рассматривать всерьез. Пацаны!.. Хотя все эти рыжие карлики в черном, представляющие сверхцивилизацию, сумасшедшие красотки, вещающие от имени «Союза Девяти», молнии, выжигающие юдоль одинокого математика, «баобабы», выскакивающие посреди двора, и вполне реальный труп Снегового – для вящей убедительности, чтобы не сомневались. Только кто из нас, подвергшихся психической обработке, видел этот труп?! А никто… В том-то и дело. Даже такой суперлогик, как ваш покорный слуга, допер до этого очень не скоро. Чего же тогда требовать от трепетного Малянова или непрерывно оптимизирующего свое бытие Вайнгартена, в затруднительные моменты заливающего проблему спиртным?..

Способны ли мы были тогда догадаться, что никто от нас ничего не требует. Никто, кроме нас самих?..

Нет, не были мы на это способны. Слишком крупными категориями мыслили. Звездными туманностями, судьбами человечества и прочими абстракциями. Если кто-то и мог нам противодействовать, то только сверхцивилизация, Гомеостатическое Мироздание, сам Господь Бог… Для нас было слишком унизительным предположить, что все эти катаклизмы – следствие того, что отшельнику Вечеровскому обрыдло его отшельничество, карьеристу Вайнгартену – его научное подвижничество, что его подсознание пинками гонит его в директора, что патологическому (а на самом деле, нормальному) семьянину Малянову больше всего на свете хочется все свое время проводить в кругу семьи, а не внутри своих звездных М-полостей, что Глухову давно по фигу американо-японские отношения, а дух его жаждет одиночества и самосозерцания, а Захару обрыдли электронные штучки, которыми он вынужден заниматься, а жаждет он быть азиатским султаном с необъятным гаремом любвеобильных пери… Про Снегового трудно сказать. Практически незнакомы. Но можно предположить, что и ему надоело убивать свою единственную жизнь на «военку», ибо, на самом деле, он очень мирный человек. Но подневольный…