Богу

Светло в моём затворе
И тихо, как в Раю;
Здесь Богу на просторе
Псалмы мои пою.

Со мной цветы и птицы,

И небо без конца:
У них учусь молиться
И славить мир Творца.

Я слышу чьи-то речи

И шорох неземной;
А звезды, словно свечи,
Мерцают надо мной.

Земля — вся в изумруде,

Земля — как Божья Плоть…
Я знаю, где-то — люди:
Помилуй их, Господь…

Леса, поля и зори

Хранят любовь мою.
Светло в моём затворе
И тихо, как в Раю…

«На перекрёстке двух путей…»

На перекрёстке двух путей
Судьба мне машет чёрным флагом;
Но посмеялся я над ней
И вдаль ушел веселым шагом.

На повороте возле стен

Со Смертью мчалась колесница:
Но разорвал я серый плен
И приказал посторониться.

У входа в Вечность близ перил

Кривлялся Дьявол на пороге;
Но я его перекрестил
И скрылся в пламенном чертоге.

Луна горела, как нефрит;

Я видел Бога, но не славил:
Моя душа болит, болит
По той, что я внизу оставил.

Во мне покой давно исчез,

И ничему теперь не внемлю:
Я на земле искал небес,
По в небесах люблю лишь землю!

«У нас в святом монастыре…»

У нас в святом монастыре
Так дышится привольно…
Здесь ангел Божий на заре
Поет на колокольне.

Кто с нами, тот ни млад, ни стар;

В молитве — вся отрада;
Не знаем мы греховных чар,
И счастья нам не надо.

Скорбит душа в Великий Пост,

И жизнь тогда сурова, —
Но ярче света Божьих звезд
Заутреня. Христова.

Мы помним все про Страшный Суд,

Должны о нём молиться, —
Но в кельях цветики цветут,
И Бога славят птицы.

В глухом лесу есть чёрный скит,

Затворник там безногий, —
Но светлой песнью говорит
Он нам о вышнем Боге.

Покой небес мы тут нашли,

Сгорели все печали, —
Но все грехи со всей земли
Мы на себя бы взяли.

Как свет заоблачных светил,

Мой крест на аналое;
Игумен мудрый запретил
Нам помнить всё былое.

И я забыл про гнёт земной,

Вся жизнь теперь ясна мне:
Она беседует со мной
В цветке, в воде и в камне.

Мне жаль людей в больном миру,

В их тягостном угаре;
Слезинку каждую утру
С любовью каждой твари.

А смерти страх давно исчез, —

Оставить мир не больно
Под песню ангела небес
На нашей колокольне.

«Молиться, каяться я более не в силах!..»