Бой

"Вот сейчас... Сейчас он скажет..."

- Маша... - сказал он еще раз.

- Да... - сказала она.

Он тяжело вздохнул.

- Маша, - сказал он. - Но ведь все-таки бой остается. Даже твой генерал говорит, что бой есть основа...

- Да, но ведь мы говорим не о том. Клаузевиц пишет дальше... Слушай: "...Мы хотим показать, как дело обстоит в действительности, и рассеять заблуждение, будто на войне можно достигнуть выдающихся успехов и без умственных способностей, одной храбростью..." Смотри, вот еще: "...В этом понимании Бонапарт был совершенно прав, когда говорил, что многие вопросы, стоящие перед полководцем, являются математической задачей, достойной усилий Ньютона и Эйлера. Главное, что здесь требуется от высших духовных сил, это цельность и анализ, доведенный до удивительного прозрения, способного на лету разрешать и разъяснять тысячи смутных представлений, одоление каждого из которых может истощить обыкновенный ум..." Так уж, если ты говоришь о войне, если ты хочешь сравнить с войной, то зачем же тренировать свои кулаки, если можно тренировать мозг? Разве не хочется тебе стать мозгом, центром, командиром в той же твоей войне, если уж обязательно нужно говорить о войне? А форма, сама суть звериных ваших драк, со всей этой кровью и синяками! Уж это просто гадость, Борис!

- Но, Маша...

- Нет, погоди. Ведь это просто ужасно, что нужно объяснять тебе, Борис. Зачем? Я никак понять не могу! Это же больно, противно, низко, человека недостойно. По моему, все это так очевидно, так ясно!

- Но, Маша, ты неправа, - сказал он. - Мне трудно спорить с тобой, и твой Клаузевиц, действительно, здорово пишет. Дай мне прочесть эту книгу, если можно. Но все-таки ты неправа. Ведь не только в самой кулачной драке дело. Да бокс это вовсе не драка...

Маша засмеялась.

- Лучше, правда, не спорь, - сказала она. - Вот прочти Клаузевица и вообще почитай побольше. Правда, лучше не спорь со мной.

"Милая моя! Она говорит со мной, как с несмышленым ребенком, и она думает, что - ничего, ничего не знаю. Как же сказать ей?"

Маша снова отвернулась. Опять у него сделалось такое лицо, будто вот-вот он скажет ей эти неизвестные и очень важные слова, и опять ей стало страшно, и вместе со страхом опять пришло ощущение чего-то неясного, непонятного, но приятного.

Они молчали довольно долго.

- Маша! - сказал Борис.

Она резко повернулась и прямо посмотрела ему в глаза.

- Мне нужно идти, - тихо сказал он.

Они стояли в полутемной передней. Ему ужасно не хотелось уходить. Он никак не мог придумать, что бы еще сказать ей. Они молча стояли друг против друга.

- Приходи, Боря, - сказала она.

- Хорошо, спасибо, - сказал он.

- Приходи, когда будет время, - сказала она.

- Спасибо, Маша. Я приду обязательно, - сказал он. - Прочитаю твоего Клаузевица и приду.

Потом они еще постояли молча, молча пожали руки, а он пошел к двери. Но щелкнул дверной замок - и дверь распахнулась.

Борис чуть не столкнулся с высоким человеком в шубе. Высокий человек прямо уставился на Бориса, и Борис попятился.

- Папа! - сказала Маша. - Здравствуй, папа! Почему ты так рано?

- Мне нужно взять кое-какие бумаги. Я уезжаю сегодня в Москву, а вечером у меня заседание, и вот я заехал сейчас. Разве ты недовольна, Машка? Или я помешал?

- Нет, что ты, папа, конечно же нет!.. Вот познакомься, пожалуйста. Боря, это мой отец.

- Здравствуйте, - сказал человек в шубе и протянул руку.

- Горбов, - сказал Борис и поклонился.

У него было такое чувство, будто отец Маши должен подозревать его в чем-то предосудительном. Было ужасно неловко. Борис от смущения поклонился слишком низко и слишком сильно пожал руку человека в шубе.

- Я с ним в школе училась, - сказала Маша. У нее тоже был смущенный вид.

- А что с его рукой? - спросил человек в шубе.

- Это я разбился, - сказал Борис. - Случайно разбил руку...

- Простите, как вас зовут?

- Горбов. Борис Горбов.

- Погодите! - сказал человек в шубе и нахмурился. - Горбов - ваша фамилия?

- Да.

- Я видел вас вчера, - сказал человек в шубе.

Борис с ужасом обернулся к Маше.

- Небезынтересно! - крикнул человек в шубе. Он уже прошел в кабинет и рылся в ящике стола. Его широкая спина была видна в распахнутую дверь. Зрелище, говорю, небезынтересное!

Он быстро вышел в переднюю, на ходу застегивая портфель.

Он поцеловал Машу в голову и молча протянул Борису руку.

- Прощайте, - сказал он.

Он ушел, и дверь захлопнулась за ним.

- До свиданья, Боря, - сказала Маша, - прочитай Клаузевица скорей.

- До свиданья, Маша, - сказал Борис.

Когда он уже стоял в дверях, Маша сказала:

- А бокс я все-таки хочу посмотреть. Я ведь никогда его не видела.

Борис шел через мост. Солнце опустилось ниже, и льдин было меньше. Льдины плыли не останавливаясь. Чайки тоже не было. Но тот же милиционер стоял посредине моста. Он пристально посмотрел на Бориса. Лицо его было неприветливо и мрачно.

Борис улыбнулся и сказал милиционеру:

- Добрый вечер, товарищ!

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

- Как нога, Андрей?

- Хорошо. Совсем хорошо.

- Совсем не больно?

- Да нет же. Правда, хорошо.

Они бежали по аллее парка. Борис прижимал к груди больную руку.