Бой на Калиновом мосту

Она взяла, не стерпя сердца, жалеючи своей сестры Марьи Царевны, бросила о пол и рассыпался на мелкий бисер. Она одну бисеринку заступила правой ногой и спустила в то же ведро. Из того же ведра сочинилася Марья Царевна и Иван Васильевич. И здоровается со сестрою:

— Здравствуй, сестра голубушка, что ты меня сохранила от самого сатаны, от нечистого духа.

Она верно увидала:

— Сестра моя.

Они тут погостили несколько суток. Марья Царевна спрашивает:

— Почему ты была у злого духа?

— Потому что меня мать прокляла.

А затем конец, до свидания. Ушли в тот город, который привезен из золотого царства. Приходит в тот город — никакого он не имеет виду, ни паспорту. Забирает их полиция. Они полиции отвечают:

— Скажите моему папаше: откупился от окаянной силы, нашел себе вечную судьбу — Марью Царевну.

Посадили в золотые кареты. Повезли Ивана Васильевича к своему отцу Василию Стрельцу.

— Вот, твой сын женился. Вот вам и супруга.

Все собралось начальство, дивому дивовались, как он не мог пропасть […]. Отец, мать встречают со слезами — сколько лет не видали. Поздравляют с нареченной — с Марьей Царевной.

32. ИВАН ЦАРЕВИЧ И БОГАТЫРКА СИНЕГЛАЗКА

Было это дело на море, на океане; на острове

«Кидане стоит древо золотые маковки, по этому древу ходит кот Баюн, — вверх идет, песню поет, а вниз идет, сказки сказывает. Вот бы было любопытно и занятно посмотреть. Это не сказка, а ещё присказка идет, а сказка вся впереди. Будет эта сказка сказываться с утра после обеда, поевши мягкого хлеба. Тут и сказку поведем. Было это не в каком царстве дело, в иностранном государстве жил царь с царицей. У царя, у царицы было три сына. Больший сын был Федор Царевич, а второй сын Василий Царевич, а младший сын был Иван Царевич. Этот царь собирает пир на весь мир. Забрал к себе на пир князей, и бояр, и удалых полениц[66].

— Кто бы, ребятушки, съездил за тридевять земель, в десятое царство, к девке Синеглазке. Привез бы от этой девки Синеглазки живые воды молодые, кувшинец о двенадцати рылец. Я бы этому седоку полцарства прописал и полкамени самоцветного!

В этом пиру больший хоронится за среднего, а средний хоронится за меньшего, а от меньшего ответу нет. Выходит его сын старший Федор Царевич и говорит:

— Неохота нам в люди царство отдать. А я поеду в эту дорожку, эти вещи привезу и тебе, отцу, сдам.

— Ну, дитя мое милое! Наше добро да нам и пойдет.

Вот хорошо; ходит это Федор Царевич по конюшням выбирает себе коня неезжалого, уздает узду неузнанную, берет он плетку нехлестанную, кладет он двенадцать подпруг с подпругою, не ради он басы, а пади крепости, славушки молодецкие. Отправился царевич в дорожку; видели, что садился, а не видали, в кою сторону укатился. Едет он близко ли, далеко ли, и низко ли, высоко ли, предаю неба на земле, на чужой стороне, и доезжает он до горы. На полугору заехал на полугоре лежит плита-камень, на этой плите подпись подписана и подрезь подрезана: «Три дороги. Первому дорогой — тому голодному быть, во вторую ехать — сам сыт, да конь голоден, а в третью — с девицей спать». Как поразмысливает сам себя: «Сам я голодный долго ли проживу, на коне я на голодном не долго доеду, а с девицей спать обрекаюсь это дорога самая лучшая для меня». Поворотил в дорожку, где с девицей спать, вдруг доезжает до терема. Вдруг выбежала девица:

— Душечка, я выйду, тебя из седла выну; со мной хлеба-соли кушать и спать-опочивать.

— А, девица, хлеба-соли я кушать не хочу, а сном мне дорожку не искоротать. Мне вперед подаваться.

— А, царский сын, не торопись ехать, а торопись кормить!

Приводит его в спальню.

— Ляг ты к стенке, а я лягу на крайчик. Тебе пить, мне есть подам со временем.

— А, девица прекрасна, у Христа везде ночь равна.

— А у меня подольше людских!

Вот у неё кровать походечее. Лег он к стенке, кровать повернула, а он бултых туды, марш, сорок сажен яма глубокая. Вот там сидит сколько время, и порядочно время прошло. Вот его отец во второй раз собирает пир, опять же так же на весь мир.

Опять на этот пир собралась публика: и цари, и царевичи и ко роли, и королевичи — и собрались на этот бал Вот этот государь:

— Вот, ребятушки, кто бы выбрался из избранников и выбрался из охотников в то же самое царство, к этой девице Синеглазке эти вещи достать, живую воду мне царю дать.

Хорошо в этой публике — больший хоронится за среднего, а средний хоронится за меньшего, а от меньшего ответу нет. Выходит опять его сын середний, Василий Царевич:

— Батюшка! Неохота мне царство в чужи люди дать, вещи [хочу] привезти тебе, в руки сдать.

— Ну, дитя мое милое! Наше добро к нам пойдет.