Бой на Калиновом мосту

Заходит в эту избушку, разорвал середыш[55] о порог. А в этой избушке лежит баба-яга. Вынула из-под печки лопатку, да давай [Ивана Васильевича] лопаткой тукать.

— Что ты меня, бабушка, бьешь да колотишь?

— А куда ты пошел, земляк?

— А вот, пошел, — говорит. — По такому-то приказу родитель меня продал. Да вот, не знаешь ли, как мне пройти, где мне путь надлежит?

— Сам-от сатана — мой брат родной.

Он испугался, оробел.

— Ох, куда я попал? Ну, бабушка, напой да и накорми, тогда меня и победишь, али мне дорогу укажи.

Она напоила, накормила, ночевать пустила; наутро встали, также напоила, накормила, дала ему дорогу:

— Куда вот золотой клубочек катится, туда и ты иди.

Как только за порог запнулся, клубочек перед ним и покатился золотой.

— Я, — говорит, — младшая сестра, скажи от меня старшей сестре поклон, она тебе укажет дорогу.

Докатился клубочек до старшей сестры. Колонулся этот клубочек о порог — ничего не стало. Заходит опять в избушку.

— Избушка, избушка, к лесу задом, ко мне передом!

Избушка повернулась, как на курьих ножках. Заходит в избушку. Старушка лежит два раз матерее той. Голова на лавке, ноги в трубе.

— Здравствуй, бабушка!

— Ох ты какой явился!

— Да я от твоей меньшей сестры. Ночевал. Теперь к тебе: на ночь. Она показала дорогу. Золотой клубок, катился передо мной, и я пришел к тебе. Покажи мне дорогу.

— Ну, ладно, ведь я тебя съем.

— Ну, как ты меня съешь? Ты напой и накорми, потом я расскажу, куда я иду.

Она напоила, накормила, теплу фатеру дала тут же. Ну, брат! Наутро встали. Напоила, накормила, дала железну тросточку:

— Пока тросточка подпирается — то с ней иди, как в землю упрется — так тебе не вырвать.

Вдруг эта тросточка воткнулася в землю край моря в кустиках. И повырывал тросточку Иван Васильевич и не мог её вырвать. Поглядел на вышнюю высоту и летит на море двенадцать лебедей, и все лебедь к лебеде. И смотрит Иван Васильевич из-за кустика что это за лебеди. Одиннадцать лебедей кладут платье вместе, а двенадцатый кладет врозь. Эти лебеди долетели до моря, колонулися о землю и стало двенадцать девиц: одиннадцать вместе, а двенадцатая врозь. Он стал по-за кустикам пробираться, да по Колен ноги посмотреть (до пупа). Все одиннадцать лебедей выкупались стряхнулись и полетели, а двенадцатая потеряла платье, а Иван Васильевич украл.

— Кто, — говорит, — мое платье украл? — говорит девица. Если из сильно старых, то пускай мой прадедушке, а если из средних, то — дедушка, а если ещё из средних, то пускай — отец родной. Буду почитать его вечно душой праведной. А из молодых — пускай мой муж Буду служить ему всей душой праведной!

А он вышел из-за кустика, выносит ей платье:

— Здравствуй, моя девица, я твой муж молодой. Ну, будь моя супруга всевечная и праведная.

— Куда же был ты послан?

— Я послан к вашему хозяину, у которого вы проживаете.

А она ему говорит на ответ:

— Что я тебе скажу, то ты и делай! Какими же вы манерами попали сада, Иван Царевич?

— А вот такими манерами… [идет пересказ предыдущего].

— Ну, вот я тебя и научу. Поезжай к моему хозяину. У моего хозяина есть тридцать восемь голов, а всех надо сорок-голов повесить, — два кола порожни. И нам, по всему быть, да же тут ли есть вдвоем?

Она прилетела прежде его, и потом он явился.

— Здравствуй, Иван Царевич!

— А, вот я к тебе пришел.

— Вижу, вижу.

— Давай мне работу.

— Какая тебе работа? Слуги, давайте стулья, столы, самовар, обед!

— А мы сюда пришли не сидеть, не чаи пить, не обедать, а пришли работать.

— Ну, ладно. Вот, я тебе даю работу, сделать столб от земли до небеси, чтобы мог работать кот, вверх идти — двенадцать сказок сказывать, а вниз идти — двенадцать песен петь хорошо.

Он забрался в свою комнату, запечалился и повесил свою головушку ниже могучих плеч. Открывает свое окно, и поцепалось [в] окошечко [56].

Посмотрел на это окошечко, вдруг моя Марья Царевна тут.

— Что тебе, Иван Царевич, надо?

— Да вот надо одной ночи сделать столб, чтоб туда кот шел — сказки сказывал, а оттуда двенадцать песен пел.

— Это будет все, Иван Васильевич, направлено! Напейся квасу, молися спасу. Утро вечера мудренее, кобыла мерина удалее: возку возит и жеребят носит.

И взяла булавку, в голову воткнула, и спит [он] богатырским сном.

— Ну, — говорит, — хорошо!

Евонная жена это все к утру дело исправила. Дала ж ему кота в руки. Кот пополз вверх по этому столбу — двенадцать сказок сказывает, а сверху спускается — двенадцать песен поет. Удивляется ихний хозяин, что Иван Васильевич хитер, а не он хитер. Это, наутро встает начальник, самой атаман. Приходит ко столбу, видит, что кот ползет кверху и сказывает двенадцать сказок, а оттуда идет — двенадцать песен поет. Потом, погодя маленько, начальник и призывает Ивана Васильевича к себе в комнату.

— О, слуги мои, давайте сюда стулья!

Набирает на столы самовары, приборы и обеды.

— А мы сюда пришли не сидеть, не чай пить. Давай нам работы, не хочу чай пить, не хочу обедать, хочу работы дать.