Бой на Калиновом мосту

И пустились лешие, только пятки замелькали. А Иван-царевич говорит себе: «А мне, пожалуй, вас и некогда дожидаться». Надеёт на себя шапку-невидимку, берет под мышку драчунью дубинку и скатерть-самобранку, и пошел он дальше.

А когда лешие прибежали на то место и никого тут не нашли, они увидели себя обманутыми, то они стали шнырять во все стороны. И вправо, и влево, и нюхали след. То его обгоняли, то ворачивались, наконец узнали, что не найти им, они переглянулись и взвыли, как волки, и пошли.

А Иван-царевич продолжает дальше. Шел он, шел, близко ли, далеко, низко ли, высоко, скоро сказка сказывается, да только дело не скоро делается.

Развернул он свою скатерть-самобранку, ниоткуда явились всякие яства, напитки и наедки, разные вина.

И вот тут-то Иван-царевич хорошо выпил и закусил и превосходно отдохнул. И потом встал и дальше пошел, и приходит он на поляну.

Видит: на поляне стоит избушка на курьих ножках, повертывается. Он и говорит избушке:

— Повернись, избушка, к лесу задом, мне передом.

Повернулась избушка к лесу задом, ему передом. А Иван-царевич отворил дверь и зашел в избушку и увидел — ездит баба-яга, костяная нога, оловянный глаз, в ступе разъезжает, пестом погоняет, метлою след заметает.

— Фу, фу! Русская кость, слыхом не слыханная и видом не виданная, а теперь сама на двор пришла! — И хотела его съесть.

— Что ты, бабушка! — говорит Иван-царевич. — Что ты делаешь? Меня ведь серый волк прислал.

Старуха сразу остановилась и говорит:

— Серый волк? Знаю я его. Он мне кумом приходится.

А Иван-царевич говорит:

— Серый волк мне хороший друг.

И вот тут старуха (…), стол отдернула, на карачки стала, калачи достала и стала потчевать Ивана-царевича.

— И за каким же ты случаем ко мне пожаловал? Он стал ей рассказывать о своем несчастье.

— И вот серый волк прислал меня к тебе, говорит, что бабушка знает, где Кощеева смерть.

— Знать-то, — говорит, — я знаю, — говорит баба-яга, — но ведь достать-то трудно. У меня есть конь, он дорогу знает, а добывать смерть Кощееву ты уж сам будешь.

— Ладно, бабушка, только укажи и расскажи.

Старуха вышла на улицу, свистнула молодецким посвистом и крикнула богатырским голосом:

— Сивка-бурка, вещий каурка, будь на поле готов!

Сивка-бурка прибежал, как вкопанный стал. И вот она подала поводья Ивану-царевичу. Иван-царевич стал оседлывать доброго коня, а когда оседлал он доброго коня, то старуха и говорит ему:

— Когда тебя довезет до моря-океана, а на море-океане будет остров Буян. А на этом острове Буяне стоит дуб, а под этим дубом стоит сундук, а вот в этом — то сундуке есть заяц, а в зайце есть утка, а в утке яйцо.

Вот это-то и есть Кощеева смерть.

Попрощался Иван-царевич с бабой-ягой, костяной ногой и доехал, полетел он выше лесу стоячего, ниже облака ходячего, и приезжают они к морю-океану.

У моря-океана у берега закинута сеть, а в сети бьется щука, и когда хотел он достать эту щуку и пообедать, щука заговорила человеческим языком:

— Иван-царевич, отпусти меня на волю, может быть я тебе годюсь.

А Иван-царевич говорит:

— Чем ты годишься, ты ведь рыба, а я человек?

А она ему говорит:

— Небываемое бывает;

А Иван-царевич немного подумал и освободил щуку в воду, и щука уплыла.

Иван-царевич разъехался на расстояние.

— Но-ка, Сивка-бурка, вещий каурка, давай-ко скакать на остров Буян!

И только он прыгнул до половины, а вторую половину выплыл вплавь на берег. И вот увидел он на острове Буяне, стоит дуб, и он подошел к этому дубу и стал его рассматривать. А дуб был очень крепкий.

«А как же, — думает, — свалю этот дуб?» И вдруг он вспомнил, что у него есть драчунья-дубинка.

— Ну-ка, драчунья-дубинка, катай-ка этот дуб по корням!

А драчунья-дубинка рада стараться. Принялась бить коренья. Перебила она Все коренья и Стала бить по стволу. И скоро этот дуб свалился. И вот под этим-то дубом стоит сундук.

Теперь он дал приказ драчунье-дубинке бить этот сундук, и эта драчунья-дубинка скоро разбила этот сундук.

А когда разбила сундук. Вдруг заяц хотел выскочить из этого сундука. А Иван-царевич рассек его пополам саблей вострой. А когда рассек, то вылетела утка и полетела, а Иван-царевич взял свой лук и выстрелил в утку, и попал в её сердце ретивое, утка разорвалась, из неё вылетело яйцо, упало и покатилось к морю. А Иван-царевич как ни старался, как ни имал, но поймать его не мог. И оно закатилось в море. Тогда Иван-царевич махнул рукою: «Да, прощай теперь Кощеева смерть, не добыть теперь Якуту-прекрасную и не видать Кощея мертвым».

И он сел на землю плакать и горевать? И вот в это-то время будто мелькнула чешуя в воде, а он думал, что слеза выкатилась из глаза, незадолго времени выныривает щука из воды и держит яйцо во рту, и говорит Ивану-царевичу:

— Помнишь ты, Иван-царевич, долг платежом красен!

Иван-царевич берет яйцо, завертывает его и кладет его к себе в сумку и подходит к сивке-бурке, к вещему каурке, и говорит:

— Но, Сивка-бурка, вещий каурка, перенеси меня на землю.

И вот сивка-бурка прыгнул только до половины, а половину вплавь переплыл, и приехали они в Кощеево царство.

Конь ему и говорит: