Бой на Калиновом мосту

Идет по улице вдоль по городу, из некакого дома выпихалась девка из окна, а голова песья: «Поворачивай ко мне на спутьё». — «Хорошо, красна девушка, иду». Зашел к ней. «Ну что, Федор Бурмаков, взял царску порфиду и костыль?» — «Взял». — «Ну садись со мной в пешки играть, ежели я тебя поиграю, с тебя царский костыль, мне отдашь; если ты меня поиграешь-сто рублей за дурак». Стали играть, она его обыграла и просит царску порфиду и костыль, он ей не дават, взял со стола столешницу, прижал ей [девку] ко стене и тут её придал смерти, распичкал[28]. И вышел вон на улицу со своим товарищем, приходил к городским воротам. «Змей, раздвинься!» Змей не раздвигается. Федор Бурмаков перескочил через змеиный хвост, был человек могутной, а товарищ не мог, остался и теперь тут. Бежит бегом к синю морю, знялся на высоку гору, снял с головы шапку, машет корабельщикам и кричит: «Приворачивайте, ребята, к земле». Придружилися товарищи к земле, и Федор Бурмаков пал с выши на карапь, больше идти никак. «Отойдите, ребята, скорее от земли, выносите бочонки пороху, рассыпьте и распашите крылышком по всему кораблю; паруса оберите, сами в судно все заходите». Паруса завертели, все в карапь в исподь зашли и заперлись.

Прилетели птицы, когти востры, носы железны и стали карапь клевать. Федор Бурмаков скрыл двери, взял кремешок да огниво, огнивцо о кремешок юкнул, искра вылетела, а порох вспыхнул, и птиц всех огнем подняло, на корабле все — снасти, якоря, паруса, все на огне унесло. Остался карапь как чурак [29], куды волной несет, туды и несет.

Долго ли плавал, коротко ли плавал, прибило его в никакое место к земле. И вышли они на берег, и пошел Федор Бурмаков на гору и пошел по горе, и палея на тропинку, раздумался: «Какая же это тропинка?» Пошел по этой тропинке, и встретился ему старик, песья голова. «Здравствуй, Федор Бурмаков!» — «Здравствуй, старик, песья голова». — «Ну, Федор Бурмаков, приворачивай ко мне на спутье», — «Хорошо, старик, песья голова».

Пришли в дом. «Зачем ты у меня дочерь побил? Отдай мне царску порфиду и костыль». — «Что ты, старик, я сколько иду, не с собой несу. Остались на корабле». — «А ты сходи, это не далеко, дам я тебе сроку трои сутки, а молодцов у меня оставь под заклад». Вышел на крыльцо, посмотрел, у старика худая лестница, он взял да с этой лестницы комком на землю пал, да и заревел: «Ох ты мне, тошно, ногу вередил». Старик выскочил на улицу: «Что ты, Федор Бурмаков, кричишь?» — «Да вот у тебя худая лестница, я пал да ногу вередил. Никак не могу в трои сутки сходить». — «Даю четверы сутки, в четверы сходишь?» Встал Федор Бурмаков и пошел, вышел на тропинку и раздумался: «Я что пойду на карапь? У меня ведь все с собой, я пойду вперед». Пошел по тропинке вперед.

Долго ли шел, коротко ли шел, вышел на поле на чисто, завидел дом пребольшающий, городом назвать — мал добре, теремом назвать — велик добре. Заходит в дом, стоят столы дубовы, на столах яствы сахарны; сел за стол и поел, расхожей еды побольше, хорошей поменьше; зашел в погнету[30] и спать лег. «Кто ли к этому дому, каки ли люди будут».