Бои на Карельском перешейке

Из оврага, в котором я сидел, сначала вправо, а потом влево, шла в сторону дота узкая канавка — не то замерзший заливчик, не то высохшее русло речки. Канава эта, конечно, простреливалась из дота. Не такие уж дураки белофинны, чтобы оставить незащищенным этот подход. Но в то же время канава была единственным местом, по которому можно было пробраться в угол между речкой озером. Подождать людей? Но к людям у меня было особое отношение. Зачем я их буду таскать с собой по канаве? Заметят белофинны — ни один из этой канавы не вылезет, а не заметят — и один все сумеет разведать.

— Товарищ боец, — сказал я радисту. — Придут остальные, пускай посидят — я вернусь. Ну, а если через два часа не вернусь, — вызовите с батареи политрука Костюка и передайте ему вот это…

На листке блокнота написал я Костюку распоряжение начальника артиллерии, нарисовал приблизительную схему района, где расположен дот, и пополз.

Шагов через двести канава круто сворачивала в сторону. Влево от меня под деревьями был какой-то большой бугор с тремя соснами. Не дот ли? Подполз к бугру. Тишина. Подобрался метров на пятьдесят. Опять тихо. Подполз на сорок. Снег, как снег, сосны как сосны. На одной из них кора сбоку содрана пулями. На снегу видно, что содранная кора отлетела в нашу сторону. Стало быть, стреляли не отсюда. Я подполз вплотную к бугру, стал осматривать его и так и сяк, ощупывать и ногами и руками. Нет, не дот. Вернулся опять в канаву. И метров через двести впереди, на пригорке, зачернела еще одна группа деревьев. Справа — замерзшая речка. Дальше, за пригорком, уходила белая гладь запорошенного озерного льда. Что здесь за пригорок у горла реки? Чуть стало светать. Я заметил, что по бокам канавы исцарапанных пулями деревьев становится все больше и больше, а вскоре увидел серый металлический отсвет на пригорке и черную щель в снегу. Стало еще светлее. Щель обозначилась резче. Стало видно полосу стального купола, ее гнутый изгиб.

Обратно я полз уже целиной. Пересек полянку, оглянулся, выбрал, где встать. Подходящее место нашел на лесной опушке. Отсюда до дота было метров девяносто — сто. Другого места для наблюдения не было. Так, сначала ползком, а потом уже во весь рост, когда очутился за деревьями, я вернулся к своим. В это время уже совсем рассвело.

Телефонист, узнав, где находится дот, установил аппарат и усиленно начал работать лопатой. Разведчики — тоже.

— Стараетесь, товарищи? — спросил я.

— Стараемся, товарищ командир, — ответили они. — Не знаем, как из этой самой доты, но своим снарядом убить определенно могут…

Я знал, что мы находимся в эллипсе рассеивания снарядов своей же батареи. Абсолютно точной стрельбы из орудий, да еще на расстояние в семь километров, не бывает. Снаряды покрывают определенный участок площади, густо собираясь к его центру, безопасная зона находится не ближе чем в 200 метрах от основной массы разрывов на поражение.

И все-таки перенести наблюдательный пункт было некуда. В 130–150 метрах от дота в окопах, укрытых за лесом, лежала пехота.

Командир роты, узнав о наших приготовлениях, прислал мне пулеметный расчет со станковым пулеметом. Охрана наблюдательного пункта была необходима. Финские лыжники могли подойти к нам и с фланга и с тыла. Пулемет, ленты и одного пулеметчика я оставил, остальных отослал обратно. Своих тоже вернул — оставил одного разведчика и одного связиста. Вместе со мной на наблюдательном пункте осталось четверо.

Потом я пошел к командиру роты.

— Вот что, — сказал я ему. — Отползайте-ка со своими бойцами еще метров на сто. Эллипс рассеивания — неприятная штука!

Пехотный командир был понимающим человеком. Уже через несколько минут по одному, по два пехотинцы стали отходить на свою вторую линию.

— Все? — спросил я через некоторое время.

— Все, — ответили мне.

Я вернулся на пункт. Можно было начинать пристрелку, но оставалась невыполненной еще одна задача. На пункте, как я уже сказал, нас было четверо. Не очень крупное подразделение, но и его следовало рассредоточить.

Мы будем находиться не только под обстрелом финских снарядов и пулеметов, но и под своими снарядами. Если одного убьют, вести огонь должен другой. Стало быть, надо разместиться так, чтобы прямое попадание снаряда не могло вывести из строя сразу всех. Мы расположились на расстоянии 15 метров друг от друга. На самом удобном месте, с которого был виден пригорок, лег я сам, вправо от меня, ближе к пехоте, лег разведчик, слева— телефонист, еще дальше, на фланге — пулеметчик. Пункт был готов к открытию огня.

Первую команду я подал, зная заранее, что снаряд разорвется в 500–600 метрах за целью. Так оно и случилось. Медленно, от деления к делению, я приближал разрывы к пригорку.

— Левее 0-02,—говорил я… Прицел… Огонь!

— Выстрел! — отвечали мне с огневых позиций.

На сосновой ветке передо мной лежал секундомер. Около 20 секунд снаряд летел к цели. Было время нырнуть в окоп, вплотную прижаться к земле. И вот он пронесся над нами с глухим ворчанием, сметая с деревьев снег, и разорвался. Осколки свистели вокруг, и сосновые ветви падали в снег.