— Прямо ногами и прикладами… их человек тридцать было… Кстати, он первый ударил, старшину, а потом капитана.
— Там теперь не разберешься, кто из них был старшина, а кто капитан, — майор зло сплюнул. — Ладно… сначала пленные.
— Они снова сдались? — заинтересовался Пашков.
— Что значит снова? — Ким насторожился. — Были еще случаи? Вы что-то знаете?
— Ну… — доктор махнул рукой на юго-восток. — В Петровском тоже шли бои. Там спецназ ГРУ работал. Тяжелая ситуация была, но потом вдруг сама по себе рассосалась. Сначала тоже какие-то непонятные атмосферные явления начались, вроде зимней грозы и радуги, а потом часть келлов просто сдалась, а часть куда-то ушла…
— Келлов? — ухватился майор.
— Да, — отступать Пашкову было некуда. С офицером только начало налаживаться взаимное доверие. — На самом деле все террористы принадлежат этой… секте.
— Вроде ваххабитов, — перевел Ким на более понятный язык.
— Да, только они не мусульмане и не христиане, у них своя, особая религия…
На улице показалась колонна обезоруженных келлов.
— Тем хуже для них, — произнес майор, сурово глядя на пленных. — Лукин!
— Я!
— Сегодня твой взвод вокруг лафетов ходит. Выведешь пленных к временному штабу и пулей назад.
— Есть! А этого туриста с понятиями?
— А он не военнопленный, — майор недобро ухмыльнулся, — он бандит… Вон, товарищ из прокуратуры зря, что ли, с нами катается? — он кивнул в сторону одного из людей в штатском. — Кто у нас третьим будет? Доктор, вы не откажетесь?
— Я? В смысле? Для чего третьим?
— Для тройки военно-полевого суда, — Ким взглянул на врача испытующе. — Чтобы потом никто не вякнул, что во время боевых действий военные своевольничали.
— Вообще-то я указа о военном положении не слышал… Да и всегда был против казней…
— Но сейчас почему-то мгновенно сообразили, на что я намекаю. Значит, единогласно… Сержант, построй свое отделение. Только без эмоций…
— Никаких эмоций, — сержант равнодушно взглянул на подвывающего от отчаяния Лома.
— По обвинению в особо циничном убийстве представителей власти, совершенном в группе, на территории проведения военных действий, то есть по законам военного времени… Достаточно для «вышки»? — Ким взглянул на Пашкова.
Тот кивнул и спрятал глаза…
Вера шла наугад. Просто переставляла ноги и удерживала равновесие, не задумываясь ни над направлением, ни над тем, что творится вокруг. Перед ее глазами мелькали какие-то картины, ее обдавало жаром, осыпало пылью и комочками земли, бросало на снег, снова поднимало, подталкивало в спину и било колючим ветром в лицо. Она уже почти ни на что не реагировала.
Буквально в двадцати метрах от Веры началась новая перестрелка, заметались люди. Девушка, не задумываясь, свернула в сторону, прямо сквозь обледеневший кустарник. Белесые промерзшие ветви больно хлестнули по лицу, обожгли кожу, но осыпавшийся с ветвей снег тут же остудил пылающие на щеках отметины.
Еще сотня метров, и снова стрельба, мечущиеся тени, белые березовые стволы и снег в красную крапинку. Вера машинально взяла левее. Запнувшись о корявый сук, она упала, с трудом поднялась, вытерла испачканные в саже и крови руки о штаны и продолжила свой путь на негнущихся от усталости ногах.
Поляна, даже не поляна, а так, проплешина, возникла словно ниоткуда. На ней два десятка полураздетых людей рыли большую яму, по краям которой стояли люди, в отличие от первых одетые и вооруженные. Комья еще не промерзшей влажной земли летели далеко, пачкая белоснежные березы и окропляя снег черно-коричневым.
Вера миновала неглубокий овраг, взобралась на истоптанный следами пригорок, свернула куда-то в ельник, немного поплутала между пахучих, разлапистых деревьев, опять вышла в смешанный лес, пробилась через голые кусты, еще один овражек, снова углубилась в лес, но там ее снова встретили крики, дым и выстрелы. Она сделала еще полукруг в пару сотен метров и вышла на опушку…
Впереди раскинулось широкое, местами еще черное поле. Идти через него было опасно, но девушка смело шагнула на неровную твердую землю. Она брела, глядя строго перед собой, и не видела ни десятки раздетых до нитки тел, ни обирающих мертвецов мародеров. Семь или восемь грязных типов, потерявших человеческий облик задолго до начала кровавых беспорядков, бродили по полю, собирая одежду и вещи убитых в картофельные мешки. Наполненную несметными богатствами ношу они стаскивали в одну кучу, где ее деловито завязывала и маркировала мелом оборванная седая старуха с крючковатым носом и беззубым ртом. От одного из страшно занятых работой мародеров Вера прошла буквально в метре. Он снял с тела немолодой женщины уже абсолютно все и теперь просто сидел, гладя трясущейся рукой ее серую, окоченевшую грудь, живот и бедра. Гноящиеся глаза бродяги светились безумием, а из уголка рта капала слюна. Заметив Веру, он воровато отдернул руку и, схватив мешок с вещами в охапку, попятился. Вера прошла мимо, даже не взглянув в его сторону, и мародер успокоился. Он взвалил мешок на спину и поковылял сдавать его на хранение беззубой старухе…