– То есть получается, – продолжал Виталий, – что Аверкина убила сестру, украла ее деньги, принесла домой, положила в незапирающийся ящик к своим собственным деньгам и ушла гулять с любовником. Вам не кажется, что это более чем странное поведение для убийцы, который совершил преступление из-за денег? Уж наверное, она должна была бы спрятать их подальше, а не держать у себя дома.
– Я вам уже ответила – она недалекого ума, чтобы не сказать грубее. Сами увидите. Они с любовником все проговорили насчет алиби, вызубрили наизусть и решили, что этого вполне достаточно.
И снова ему стало зябко от ее неподвижных глаз. Ну что ж, имеет право. Во всяком случае, основания не любить адвоката Киргана у Рыженко есть, он и спорить не станет.
Протокол допроса матери сестер Аверкиных, прибывшей в Москву из небольшого городка после сообщения о гибели одной из дочерей. Об отношениях между дочерьми ничего интересного рассказать не может, она давно уже не живет с девочками, вышла замуж и уехала из Москвы десять лет назад, но, насколько она может судить, конфликтов между Катей и Наташей никогда не было. Хотя она не очень в курсе, потому что общалась с дочерьми крайне мало и нерегулярно.
– Надежда Игоревна, – Кирган решил не обращать внимания на пристальный неподвижный взгляд следователя и работать как ни в чем не бывало, – скажите, пожалуйста, что собой представляет мать Аверкиной? Она была на свидании?
– Она? – Рыженко моргнула и отвела глаза, словно внезапно вышла из ступора. – Да что вы, господин адвокат, о чем вы говорите! Она и на допрос ко мне приходила не вполне трезвая, а уж когда явилась за разрешением на захоронение, вообще лыка не вязала. Ничего удивительного, что дочери с ней мало общались и она ничего о них толком не знает. Жуткая тетка, тупая, крикливая, жадная. Я думала, такие только в кино бывают. Совершенно карикатурный типаж. И от свидания с дочерью она отказалась, хотя я ей предлагала.
– Как – отказалась? – не поверил Кирган. – Не может быть. Мать отказывается от свидания с дочерью?
– А вы почитайте протокол, там все написано, – едва потеплевший голос следователя вновь зазвенел металлом. – Или, если хотите, я вам диктофонную запись включу, послушаете, впечатление составите.
– Хочу, – быстро ответил адвокат. – Буду вам очень признателен, если дадите послушать.
Он не обольщался насчет того, что Надежда Игоревна стала вдруг хорошо к нему относиться и готова к сотрудничеству. Не будет она хорошо к нему относиться, никогда не простит того, что произошло год назад. И если она почему-то пошла навстречу и предложила даже запись прослушать, то, стало быть, у нее есть в этом свой интерес.
В протоколе все выглядело прилично и приглаженно, живой разговор оказался куда более информативен.
Судя по диктофонной записи, мать сестер Аверкиных думала только о деньгах. Услышав от следователя, что Катя получила наследство и ничего не сказала матери, грязно разоралась и отказалась от свидания с Наташей. Узнав, что Наташа будет признана недобросовестным наследником, если будет доказана ее вина, и все деньги достанутся матери, тут же заявила: «Конечно, это она убила, даже не сомневайтесь. Вы уж разберитесь как следует и посадите ее на подольше. Надо же, сука какая! И сама мне ничего не сказала, и Катьку подбила, небось рассчитывала сестру облапошить, все денежки к рукам пригрести и тратить их со своим хахалем-бусурманом. А мне деньги когда отдадут? Может, можно хотя бы немножко сейчас получить? И свидания мне не надо, и передачи я носить не буду. Пусть сама с голоду там сдохнет, раз матери на кусок хлеба пожалела».
– Как видите, даже родная мать не сомневается в виновности Аверкиной. – Следователь снова смотрела в бумаги. – Так что шансов у вас, господин адвокат, никаких.
Ну вот, теперь понятно, чем вызвано кажущееся смягчение следователя. Просто прием психологического давления на адвоката: дескать, не старайся понапрасну, не рой землю носом, все очевидно настолько, что «даже родная мать не сомневается».