Бояре Стародубские. На заре

– Знаете наши новые порядки? Все оттого, что много появилось у нас чужеземцев: и в полках они, и в воеводах сидят; а наши боярские сынки начинают их одежду носить и по-ихнему бороды брить. Образа Божия себя лишают, сбривая бороды. Книги иноземные читают, и у царя, наверху, те книги, сказывают, в почете.

– Что за книги, откуда они появились? – спрашивала боярыня Талочанова.

– Теперь полна Москва новых учителей, кроме прежнего Симеона Полоцкого!

– Кого же все они-то учат? – подобострастно расспрашивала боярыня.

– Пока только книги строят, составляют да толкуют, что надо и для боярских детей школу такую устроить; и боярин Матвеев первый о том толкует, и не к добру то ему будет.

– Может, и не к худу? – кротко проговорил добродушный боярин Савелов, разглаживая свою серебряную бороду, лежавшую на груди до пояса, и уставив на Стародубского спокойные голубые глаза. Но боярин так же уставился на него мутными глазами и молчал с минуту, словно задыхаясь.

– Да к добру разве то будет, коли нас учить начнут католики, что отпали от православия? К добру их латинские книги? – крикнул он вдруг на Лариона Сергеевича. – Простоват ты, боярин! – закончил Никита Петрович. – А откуда же все отступники, церкви непокорные, и раскол?..

– В расколе что хорошего! – поспешил согласиться Савелов, довольный, что в чем-нибудь можно согласиться с раздраженным боярином.

– А иноземное тот же раскол, – кричал Стародубский, – народ еще крепче своих глупых помыслов держаться станет, коли увидит на нас чужеземную одежду.

Боярин Савелов не преследовал иноземной одежды, но не спорил, чтобы не раздражать соседа, и переменил разговор:

– Как смекаешь, боярин, – спросил он, помолчав, – хороши ли наши овсы будут, уродятся ли лучше прошлогоднего?

– То по осени будет видно! – ответил Стародубский, смеясь, казалось, простоте Савелова. Но смех смягчил его, и он уже мягче вел беседу дальше и спокойно толковал о ссоре их челядинцев за межи.

Ссоры за межи и границы владений часто случались в то время, и везде чувствовался недостаток хорошо означенных межей и крепких актов владений.

Первое посещение Стародубского сошло благополучно; боярыня Талочанова приободрилась, уверясь, что гнев его не направляется на их семью. Но к концу лета у нее явилось другое горе. Случилось, что боярин Савелов простудился, выйдя из жаркой своей мыльни на свежий воздух. Болезнь эта была для Ирины Полуектовны первым поводом заглянуть в будущее.

– Не бойся, боярыня! – говорил ей, посещая больного соседа, боярин Стародубский. – В случае его кончины я после Лариона Сергеевича остаюсь вам старшим родственником. Если Господу угодно призвать его к себе, то я за себя возьму всю семью вашу и имуществом буду заведовать. Ирина Полуектовна благодарила старого боярина, в душе содрогаясь пред таким будущим.

– На все воля Божия! – с трудом выговорила она, осеняя себя крестным знамением.

По воле судьбы и многим накопившимся обстоятельствам ей готовилось много мрачных дней в будущем.

– И благо еще, – говорила она тогда, – если все это временное испытание и если пошлет еще Господь нам ясные дни!

Сыну боярина Савелова не суждено было вернуться, он был убит в первой стычке с полчищем крымских татар, пришедших на помощь запорожцам. Известия о битве были присланы в Москву главным воеводой, и между убитыми числилось имя Савелова. Больной Ларион Сергеевич, казалось, уже не в силах был оправиться после такой потери; болезненное состояние усилилось. Все это тяжело отозвалось на боярыне Талочановой; до этого времени на руках ее были, кроме дочерей ее, и дети убитого молодого боярина; теперь прибавилось все управление вотчиной, как было в ее собственной усадьбе, толки с приказчиком Василием и денежные расчеты. Снова, как при жизни в своей усадьбе, она вставала с зарей; еще ночной туман расстилался тонким облаком над Ветлугой, когда она, накинув телогрею и покрыв голову убрусом, садилась в небольшую повозку и объезжала поля или сенокос, раздавая распоряжения на весь день рабочим и приказчику. Солнце поднималось уже высоко в небе, когда она возвращалась домой. После целой недели труда она находила отдых, посещая церковь вместе с дочерьми; она выстаивала всю долгую службу всенощной, с незатейливым пением дьячков, при слабом мерцании тонких восковых свечей. Боярыня Талочанова молилась с упованием, что милосердие Божие придет ей на помощь, и любовно взглядывала на дочек, нарядно одетых и сиявших здоровьем и румянцем. Безропотно и бодро несла свой жизненный труд Ирина Полуектовна, как несли его многие женщины того времени, с терпением и верой, что так и быть должно.