Бояре Стародубские. На заре

– Послали бы нас с твоими, полковник, да с казаками; ведь Самойлович тоже удалец и толковый! – повторял Алексей, с сожалением поглядывая в сторону, где находился Чигирин.

– Самойлович бывалый воин, видит все, как сокол, и знает, в какую сторону когда повернуть! – сказал полковник Шепелев, который сам был хорошим рубакой и любил храбрость и ловкость у других. – Ну и Дорошенко зверина сильная! – добавил он.

– Да, его недаром царь жалует, – проговорил Алексей.

– За ним целое казачество, так его надо лаской взять, коли не силой; уставился и стоит на своем: дай ему, чтоб Украйна цельная была. Чтоб она сама по себе была на всей воле, а мы бы за нее даром с турками бились! Это нам не с руки!

– Да если великий государь и рад помочь, так ведь и казны недостанет весь век воевать, – толковал Алексей, – другое дело за Киев поплатиться, русские не откажутся святыню отстоять!

– Да и всю Украйну царю под свою власть взять не худо, отсюда и к морю только рукой подать, – говорил Шепелев, хитро улыбаясь, – ведь мы это, чай, поняли…

Стародубский слушал серьезно и вдумываясь.

– Да, правда, – согласился он, – и по вере нашей мы с украинцами едины, – сказал он, – потому и покорятся они православному царю! Польские попы их за людей не считали, а с турками христианам не побрататься!

Так толковали между собою бояре и полковники, и почти так же говорили в рядах русских простых рейтар: они также желали спасти своих единоверцев, но не могли простить казакам их союза с турками и ждали, чтобы запорожцы искренно пристали к русским и покорились православному государю.

В тот самый вечер, когда Чигирин пострадал, но освободился от наезда крымцев и конные толпы их скрылись из вида, несколько казаков выехали из города в степь. Они двигались медленно на усталых конях по нетоптаным лугам около речки Тясьмина. Несколько верст проскакали они в светлых еще сумерках и, минуя знакомый поселок, где до набега татар поселилась было вся семья Пушкаря, казаки повернули вдоль реки Янычарки. Их было трое, и между ними был Волкуша; он пригласил с собой двух верных товарищей и отправился освободить из пустки на овраге спрятанных там женщин: Гарпину и старую Олену. Было еще светло, когда казаки подъехали к оврагу. Волкуша по старине подал знак тихим свистом, но никто не ответил ему. Повторив несколько раз свой привычный сигнал, Волкуша уверился, что в овраге все тихо и нет чужих. Он привязал коня своего к дереву и начал спускаться в овраг, громко выкликая Олену. «Чи тут, старая…» – окликнул он. На дне оврага послышался внезапно пронзительный женский крик и мелькнула меж кустов светлая одежда бежавшей женской фигуры. То не был, однако, крик радости, нет, так кричат, спасаясь от нападения! И все заметили бежавших за Гарпиной татар, – все три казака бросились на дно оврага. Провожавшие Волкушу казаки бросились на одного из татар, сам Волкуша сразился с другим, освободив Гарпину. Он повалил его и, наступив на упавшего одним коленом ноги, силился вынуть из-за пояса свой кинжал. Гарпина, свободная, стояла невдалеке, радостно протягивая обе руки к Волкуше, когда озлобленный татарин успел поднять на воздух пистолет и выстрелил в Гарпину. Она пошатнулась и упала на руки поддержавших ее двух казаков. Легкий стон ее заставил Волкушу вздрогнуть и обернуться; он бросил врага, подбегая к Гарпине и вскрикивая:

– Чи не вбито?..

– Вбито, вбито! Воно вже не дыше; та держить ворога! – кричал ему один из казаков.

С минуту Волкуша стоял наклоненный, прислушиваясь к дыханью Гарпины, и безнадежное горе выразилось вдруг в его крике. Обезумев от гнева, он бросился, карабкаясь, на гору и в несколько прыжков был на верху оврага. Татарин, овладев одной из казацких лошадей, скакал уже по берегу реки, в надежде спастись бегством. Волкуша, вмиг вскочив на своего коня, скакал за ним, и так быстро, насколько могла нестись его едва отдохнувшая лошадь. Стемнело. Волкуша едва видел своего врага издали. Ночь охватила всю видимую степь; татарин убегал, не оглядываясь и не выбирая дороги; конь часто спотыкался под ним. Впереди выкатывался из-за горизонта полный месяц, и вдали степь осветилась заревом пожара. Враги могли теперь различать друг друга, но Волкуша не приблизился к татарину на расстояние выстрела. Ночь проходила, месяц высоко выплыл на небе, а оба всадника не переставали скакать вперед, не зная, куда они неслись и чем окончится их скачка.

Глава VI

То было в конце февраля 1676 года, в пасмурный зимний день; серые сплошные тучи однообразно расстилались над древней Москвой. Из массы пестрых деревянных домов и хором с причудливыми крышами и посреди множества церквей и различных зданий выделялись зубчатые белые стены Кремля. На темном фоне неба вырисовывались золотые купола его церквей и кресты на колокольнях. Площади внутри Кремля были пусты, только около Теремного дворца виднелась небольшая толпа все больше молодых людей. Они стояли на площадке так называемого Постельного крыльца, ожидая приказаний и распоряжений из дворца – таков был ежедневный порядок.