— Пусть уходят. Олелько Владимирович не поздоровается с нами, и не попрощается? — Хохотнул Магистр. — Не по-рыцарски, как-то…
— Турки Османы Киев взяли и Львов. — Ответил бургомистр. Так мы даём ему сигнал?
— Давайте, — сказал магистр и посмотрел на меня. — А ты ведь знал…
— Да, — скромно сказал я. — Граница между Прусией и Османской империей пройдет по этим городам.
— Пруссией?
— Да, так будет называться новое государство, где ты будешь Королём.
— А как же Германия?
— Германии не до того. Там народные восстания. Ей бы сои земли сохранить. А поляки на тебя сейчас будут молиться, чтобы ты защитил их от турок. Но ты станешь королём, только тогда, когда перестанешь думать о себе, как о мессии, несущем Бога тупым дикарям. Прусы этого не поймут, а в их руках все твои крепости. Тебе придётся смириться с их верованиями. Бог — един для всех.
Как ни странно, гроссмейстер, не вскипел, когда осознал, что он проиграл мне большую шахматную партию. А то, что он всё понял, отразилось на его лице сменой мимики и эмоций: страх, горе, презрение и, в конце концов, — покоя. Он глубоко вздохнул.
— Не приятно осознавать себя… даже не фигурой, а пешкой в руках молодого московита.
— Вас только это смущает? — Спросил я, приподняв от удивления брови. — То-есть, если бы вы были пешкой в руках Папы, или Императора, — это бы вас не расстроило? Для вас это нормально?
Теперь и он с удивлением посмотрел на меня.
— А то, что я вас из пешки провёл в ферзя, это вас… — Я не договорил, не найдя сравнения, а только пошевелил пальцами. — Не удивляет и не радует? Вы же были полны амбиций, так реализуйте же их. И вам помогут.
Мы смотрели друг на друга.
— Вы, гроссмейстер, в руках не у меня, а в руках Бога. Или вы это не понимаете? Мы же все в руках Бога, Людвиг. Вы же верующий человек! И, заметьте, магистр… Я вас не обманул ни в чём. Мне ничего ни от вас, ни от вашего ордена не нужно. А земли вы, с моей помощью, сохранили. И даже восточные.
— Это тебе на счастье, Махмуд. — сказал я при вручении подарка.
Сейчас, прощаясь на берегу реки, я отдал ему саблю с таким же камнем в навершии рукояти, и сказал:
— А это на счастье твоему сыну.
— Спасибо, князь. Я не забуду твоё гостеприимство. Приезжай и ты ко мне в Казань в любое время.
— Спасибо и тебе, Махмуд, за понимание моего поступка на охоте.
— Забудь про это. Как не тяжело, но я уже забыл.
— Спасибо, Махмуд. Позволь ещё одну просьбу.
— Проси, что хочешь, друг.
— Мне надо встретиться с послом Османского Хана. Разрешишь?
Махмуд рассмеялся.
— Тоже мне просьба… Приезжай, встречайся. Можешь его хоть себе забрать. Он съел и выпил все мои запасы мёда, әйбәт кеше.
— Хорошо, Махмуд. Я понял тебя. Посоветуй, как лучше: предложить Сулейман бею совершить посольство в Рязань, или мне приехать к тебе в гости, и встретиться с ним там?
— У Сулейман бея большое посольство. И он, и его люди любят дорогие подарки. Стоит ли такая цена его ответов? Сулейман бей — это человек, который долго думает, прежде чем ничего не сказать.
— Я понял тебя. Махмуд. Я приеду в Казань со своим мёдом.
Сулейман бей брал, поданную мной саблю со снисхождением. Весь его вид, расслабленный и томный, говорил, о том, что он сожалеет, что его отвлекли от важных раздумий. Я зашёл вместе с Махмудом, засвидетельствовать своё к нему почтение.
Однако, взяв саблю в руку, он широко раскрыл глаза. Взгляд его стал осмысленным.
— Каких мастеров работа ты сказал, Князь?
— Рязанских, уважаемый посол.
— Она лёгкая. — Он осмотрелся, что-то ища взглядом, и остановив его на круглом щите стражника, поманил его к себе.
— Подними щит, — небрежно сказал он. Стражник поднял. Сулейман ударил по нему саблей. Сразу сильно, с потягом. Бронзовая кромка щита лопнула.
— Энфес. Ещё, — сказал он, — и ударил снова, снова, и снова.
Щит лопнул и рассыпался, повиснув в руке невозмутимого стражника на кожаных ремнях. Посол посмотрел на стражника, и ударил его по стальной плечевой защите лат. Металл треснул и отлетел в сторону. Стражник пошатнулся, но устоял. Однако, сквозь разрубленную кольчугу и куртку стала проступать кровь.
Махнув кому-то, чтобы увели стражника, он приказал помощнику, показывая на отлетевший наплечник:
— Гетир!
Тот метнулся вперёд, и подошёл с поклоном к послу, который разглядывал режущую кромку сабли. Взяв, и внимательно рассмотрев разрубленный наплечник, он, сказав: «Ланет демир адам», сел на высокие подушки.
Некоторое время помолчав, он расплылся в улыбке, и сказал:
— Мы готовы покупать всё, сделанное у вас оружие.
— Я передам это моему Царю Василию Васильевичу, Великий Посол. Полагаю, он примет ваше предложение. А сейчас… Не соблаговолит ли Великий Посол, побеседовать, наедине?
— Садитесь рядом, князь, — сказал Сулейман, указывая на место на ступеньке. — Выйдете все.
Когда все, кроме стражников, вышли, я сказал:
— Османская Империя Будет Великой, как и все её правители, да сбудутся слова пророка.
— Империя и султан Мехмед Фатих, да будет вечно повторяться его имя, уже и так велики, как горы и солнце.