Боярин

Ратники, ухватившись, подняли тяжелое бревно и под прикрытием щитов потащили его на высокое крыльцо. Несколько вражеских стрел прилетело из небольших окон дома, но большого урона воинам Андрея стрелы не нанесли, лишь одному ратнику прострелили стегно[88]. Стрельцы ответили градом стрел, и не без успеха. Внутри дома раздались крики боли, стрельба из окон сразу же прекратилась.

Выломав дверь, ратники отпрянули в стороны, но новгородец с простреленным бедром замешкался и поймал сразу два самострельных болта в грудь. Захрипев, мужик рухнул замертво на тяжелое бревно.

Самострельщики разрядили самострелы в полумрак сеней. Первым внутрь ворвался Прохор с двумя засапожниками в руках. Отчаянный новгородец перекатом упал вперед, пригвоздив ногу поджидавшего его литвина к дубовой доске пола. Мужик от резкой боли взвыл, словно резаный хряк, опуская железный пернач на голову Прохора. Но ушлого новгородца там уже не было. Он откатился в сторону, мимоходом чиркнув ножом по внутренней стороне бедра второму противнику, тот, вместо того чтобы опустить уже занесенную для удара саблю, посмотрел вниз на окрасившуюся кровью штанину суконных чембаров[89]. Прохор воспользовался моментом, упруго вскочил на ноги, правой рукою вонзая засапожник в горло литвина, а левой крепко обхватывая шею врага. Фонтаном хлынула кровь, забрызгивая лицо и грудь новгородца, который резко развернулся, прикрываясь уже мертвым телом. Вовремя. Наконечник сулицы, разбивая железные пластины доспеха, вонзился в живот мертвеца. Новгородец с силой толкнул вперед мертвое тело, насаживая его глубже на короткое копье и не давая напавшему времени вытащить оружие из тела убитого, в прыжке бросился на врага, вгоняя стальное лезвие острого ножа в подзор полубайданы. Гладко выбритый мужик не закричал от боли, плотно сжав зубы, он железной хваткой вцепился в открытое горло Прохора и крепко сжимал свои сильные пальцы. Сознание новгородца помутилось от нехватки воздуха, ноги подкосились, но железная хватка неожиданно ослабла.

Когда новгородец пришел в себя, жадно хватая открытым ртом воздух, он уже был один в сенях, товарищи, зачистив сени, ворвались в саму избу. Напротив него на полусогнутых ногах, обутых в красные сафьяновые сапоги, стоял пришпиленный сулицей к стене, здоровенный мужик в синих парчовых штанах, в железной шапке[90] на голове, в короткой полубайдане поверх легкой кольчуги и торчавшим из бедра засапожником Прохора. Наконечник сулицы пронзил голову литвина, сломав ему передние зубы, и глубоко застрял в бревне дубовой стены. Лицо мертвеца с гладко выбритым подбородком и пышными, залитыми кровью усами, испугало новгородца, Прохор перекрестился, отступая, поскользнулся на залитых кровью досках и вдобавок растянулся на полу рядом с мертвецом в кольчуге до колен, с арбалетным болтом в груди.

Новгородец отодвинулся от мертвеца, пытаясь подняться с пола, и неожиданно встретился с умоляющим о помощи взглядом бородатого мужика в железном пансыре, с курчавой ярко-рыжей непокрытой головой и спущенными до колен темно-зелеными суконными чембарами. Раненый из последних сил пытался одной рукой перетянуть тесемкой, вынутой из штанов, кровоточивший обрубок правой руки. Отрубленная кисть вместе с перначом валялась около ноги, намертво пришпиленной ножом к широкой половице. Прохор вытер кровавые ладони о стену и стал помогать увечному останавливать кровь. Перетянув культю кожаным поясом, снятым с убитого, Прохор резким движением вытащил из ноги увечного засапожник, тщательно вытер лезвие ножа о залитые кровью портки раненого, засунул нож обратно за голенище своего сапога и взвалил уже потерявшего сознание бедолагу себе на спину.

– Пошли, боговый. Сейчас боярин лечить тебя будет. Не боись, не помрешь, а может, пришьет назад тебе боярин длань. Мужики намедни сказывали, что слышали от боярина о таких чудесах, – с этими словами новгородец потащил потерявшего сознание от потери крови раненого литвина во двор и осторожно положил его вместе с остальными ранеными, где вперемешку лежали свои и чужие. Устроив калеку рядом с другом, новгородец отцепил с пояса фляжку, по очереди напоив раненых.

– Что ты возишься, Прохор? Не видишь, руда вытекает из культи? – подошедший Лука Фомич в крови с ног до головы устало сел на лавку у дверей мыльни. – Беги в поварню, принеси углей да разведи огонь. Про топор не забудь, не видишь прижигать треба, – устало отдал распоряжение ратнику Лука, обтирая кровь с лица оторванной полой чьего-то кафтана.

– А может, приделает боярин назад руку? – с надеждой на чудо спросил Прохор.

– Ну, ты даешь! Сначала бабе башку срубил, а теперь руку ему назад приделывай. Он же тебя чуть на тот свет не отправил! – Лука опешил, такой жалости к врагу воевода от Прохора не ожидал.

– Так то в сече, – протяжно произнес новгородец. – Так приделает боярин длань назад? Я мигом за ней сбегаю. – Новгородец не терял надежды на чудо.