Боярские дворы

Под неусыпным караулом двадцати солдат Преображенского полка семью везут в «жестокую» ссылку. Предписание охранникам: «Ехать из Раненбурга водою до Казани и до Соли Камской, а оттуда до Тобольска; сдать Меншикова с семейством губернатору, а ему отправить их с добрым офицером в Березов. Как в дороге, так и в Березове иметь крепкое смотрение, чтоб он никуда и ни к кому никаких писем и никакой пересылки ни с кем не имел». На тех же условиях и той же дорогой проехали десятки и десятки людей, только тогда под «пунктами» стояла иная подпись: всесильного и беспощадного Меншикова.

На восьмой версте от Раненбурга первая непредвиденная остановка – обыск, чтобы у ссыльных не оказалось никаких лишних вещей по сравнению с первоначально разрешенным самим Верховным тайным советом списком. Лишние вещи действительно оказываются и тут же отбираются. У Меншикова – изношенный шлафрок на беличьем меху, чулки костровые ношеные и еще нитяные, пара бумажных ночных колпаков, четыре простые скатерти и кошелек с 59 копейками, у дочерей – коробочки для рукоделья с лентами, лоскутками, позументом и шелками. В наказание же за нарушение предписания Меншиковы должны теперь ехать каждый отдельно в единственной одежде, которая так и прослужит им бессменно до конца ссылки, каким бы ни оказался этот конец.

Яркая россыпь цветов в прославленном полотне В. И. Сурикова «Меншиков в Березове» – она нужна художнику для создания шекспировской, по выражению М. В. Нестерова, драмы, внутреннего трагизма происходящего, но она не имеет ничего общего с тем, как выглядели в действительности Меншиковы. На «светлейшем» – черный суконный кафтан, бархатная шапка, зеленый шлафрок на беличьем меху и пара красных суконных рукавиц, на младшей дочери – зеленая тафтяная юбка, белый тафтяной шлафрок и такая же зеленая тафтяная шуба, на Марии – черный тафтяной кафтан сверх зеленой тафтяной юбки с белым корсажем и одинаковая с сестрой зеленая шуба. Так они и едут – первым Меншиков с ослепшей женой, в рогожной кибитке, дальше четырнадцатилетний сын в телеге, последними, тоже на телеге, – сестры.

Еще одна непредвиденная задержка – в Услоне, в нескольких верстах от Казани, чтобы похоронить скончавшуюся Дарью Михайловну. Наконец, 15 июля – Тобольск и почти сразу путь на Березов. Берег реки Сосьвы неподалеку от ее впадения в Обь. Гнилые болота. Леса. Летом тридцатиградусная жара, зимой сорокаградусные морозы, так что, по свидетельству современников, лопаются стекла и трескаются деревянные стены, а скотина не выживает больше года.

Для житья Меншиковым назначается только что отстроенный (не распоряжением ли самого «светлейшего»?) острог. Отсюда единственный выход – в церковь, которую, вспомнив уроки на голландских верфях, рубит вместе с плотниками Меншиков. В бесконечные, ничем не заполненные дни он заставляет детей читать вслух Священное Писание, но и диктует «значительнейшие события» своей жизни. Диктует, потому что с грамотой «светлейший» до конца жизни остается не в ладах. Впрочем, до конца остается совсем недолго.

В ноябре 1729 года Меншикова не стало. Детям делается послабление – их переводят жить из острога в крохотный рубленый дом, но по-прежнему под крепчайшим надзором и караулом: никаких разговоров с посторонними, никаких писем. О них вспоминает готовящийся к своей новой свадьбе Петр II – чтобы вернуть из Сибири и поселить у родственников в одной из деревень. Но никто из царедворцев не торопится выполнять указа мальчишки, тем более тяжело заболевшего. К тому же в этом нет смысла – в конце декабря 1729 года, через полтора месяца после смерти отца, не стало и Марии.

Потомки не скупились на легенды. Будто поехал за Марией в ссылку беззаветно влюбленный в нее Федор Долгоруков, дальний родственник новой царской невесты. Будто добился в конце концов взаимности и обвенчался с княжной и будто погибла Мария не от горести – от неудачных родов, поплатившись жизнью за двойню. Ведь раскрыли сто с лишним лет спустя в одном из березовских погребений останки женщины с двумя младенцами.

Еще один романтический оборот, но как его совместить с крепким, денным и нощным, караулом, не отходившими ни на шаг солдатами, с необходимостью для каждого проезжего иметь четко выправленный паспорт и подорожную, предъявлявшиеся и отмечавшиеся по нескольку раз на дню, на каждой смене лошадей. Уехать в Березов под предлогом заграничной поездки, как утверждает легенда, Федор Долгоруков при всем желании бы не смог.