Боярские дворы

Маяковский работает с предельным напряжением. Заканчивает трагедию в стихах «Восстание вещей», получившую затем название «Владимир Маяковский», готовится к зимним выступлениям, еще более резким, чем прежде, и категоричным. 19 октября все того же 1913 года на открытии футуристического кафе «Розовый фонарь» в Мамоновском переулке он выступит с чтением стихов, вызвавших неслыханный скандал и возмущение публики, – «Нате!». Кто знает, родились ли бы эти строки без кунцевского лета, без впечатлений Волынского, которые стали качественным порогом в творчестве поэта – от первых опытов к внутренней зрелости:

А если сегодня мне, грубому гунну,
кривляться перед вами не захочется – и вот
я захохочу и радостно плюну,
плюну в лицо вам
я – бесценных слов транжир и мот.

Правда о Великой битве

Ученые спорили. Долго. И безрезультатно. Фактами не располагал никто. Косвенные доказательства могли вести только к рождению новых версий. Сколько человек приняло участие в Куликовской битве? Цифры мелькали, как в калейдоскопе, большие или меньшие, но всегда шестизначные. Двести тысяч, триста, четыреста или даже полмиллиона с обеих сторон – русской и татарской. Масштабы ошеломляли даже в конце XX века, но существенных сомнений почему-то не вызывали. Битва была самой большой в древнерусской истории – разве этого недостаточно?

В свое время Александр Невский, сын великого князя Ярослава Всеволодовича, выступил против немецких отрядов со всем своим новгородским войском, да еще поддержал его брат Андрей Ярославич, приведший суздальские и переяславские полки. Рать была «несметной» – несчитаной, так что даже немецкая Рифмованная хроника признавала, что двинулся Александр «со множеством других войск из Суздаля; они имели без числа луков, множество прекрасных броней, их знамена были богаты, их шлемы сверкали на солнце». Но сколько же их было? Никоновская летопись называет 12 тысяч, другим летописцам подобная цифра представляется невероятной, даже если скопление воинов составляло исключение. Скорее всего, победа заставила думать об огромном числе. Для средневековых описателей эмоция значила куда больше, чем подлинные факты. Преувеличения были в порядке вещей.

Конец XI века. «Повесть временных лет» позволяет предположить, что княжеская дружина состояла примерно из 700 человек. Всего-навсего! А войско всей Киевской земли не достигало 8 тысяч воинов. Ведь речи не могло быть о поголовном участии в боевых действиях всех мужчин. Набор воинов был делом ответственным, и князь предпочитал воевать не числом, а умением. Много позже, в XV веке, попытка посадить на коней новгородцев-горожан привела к страшному поражению в Шелонской битве.

Но в XI столетии княжеская дружина была больше, чем в двух последующих веках, когда феодальная раздробленность неизбежно вела к уменьшению княжеств. Московский князь имел «двор» всего из нескольких сот дружинников, а все войско вместе с вспомогательными отрядами достигало нескольких тысяч человек. Ведь в поход брали с собой и все необходимое довольствие, и вооружение. Броню и доспехи надевали перед самой битвой, а возили с собой на подводах в особых ящиках. Поверх брони надевали для битвы торжественные одежды. Были среди них и плащи, и кафтаны, и охабни. Плащи обычно расшивались золотом. Необычайной красотой отличалось и богатейшее убранство коней военачальников. А еще полагалось и чистое белье – чтобы в случае смерти лечь в землю как положено. И стяги – знамена, по которым военачальники определяли передвижение отдельных воинских частей. Те же части можно было опознавать и по «местным одеждам» – своеобразному началу будущей военной формы. Военачальнику полагалось быть в приволоке – коротком плаще, великому князю – под огромным великокняжеским знаменем.

Военная хитрость Дмитрия Донского стоила жизни его любимому боярину Бренку. Перед самым сражением великий князь надел на него свою приволоку, посадил на своего разубранного коня и приказал возить за ним великокняжеское знамя. Возможно, такой ложный командный пункт и отвлек врагов, но Бренко «под тем знаменем убиен бысть за великого князя». Даже русские воины приняли убитого за Дмитрия Ивановича: «чаяша его великим князем», тогда как Донской, сам раненый, "князь великий плакася и рече: «Моего де образа Михайло убиен еси... яко мене ради на смерть сам поехал».

Сколько бы народу ни удалось привлечь к сражению великому князю, главной оставалась его дружина – «двор», возглавляемый «дворским» и состоявший из постоянно живших при князе «отроков», «детей» и так называемых «дворных слуг». К великокняжеской дружине присоединялись отряды княжеских вассалов – бояр, организованные совершенно также. В них входили «отроки», «паробки» и «дети боярские». Существенная же разница заключалась в худшем вооружении.