Боярские дворы

С утра до вечера, один за другим, большие и маленькие, мастеровитые и напоминающие лубки портреты — рассказы о художниках и персонажах тех лет. И сейчас в памяти одинокий свет лампочки, черные полукружия окон, выходящих на парадную лестницу музея, сквозь них — непонятные куски стенной росписи, кругом штабеля картин, и на одном из холстов — удивительное, единственное в своем роде лицо. Могучий, седеющий старик с крупными, властными чертами лица и яростным взглядом темных глаз из-под густых клочковатых бровей. Простой зеленовато-желтый кафтан, посох и словно впившаяся в него багровая рука. Суровая в своей простоте правда жизни, человеческого характера, времени. И как же он близок и по душевному складу, и по особенностям композиции, по самой манере живописи к «Нептуну»! У него даже имя было необычным — патриарх Милака. Тогда же я попыталась узнать, что оно означало, но инвентарь музея не давал никаких пояснений. Может, описка?

Теперь места для прежних недоумений не оставалось — написание имени дошло до наших дней неискаженным, зато полностью исчезла память о лице, которое за ним скрывалось. Тем не менее в частной переписке 1690-х годов удалось найти упоминание о Милаке. Вслед за письмами и документы подтверждали, что носил это прозвище ближайший родственник Петра, его двоюродный дед по матери, Матвей Филимонович Нарышкин. Это его «персона» занимала место среди «бояр висячих» Ново-Преображенского дворца! Открытие было неожиданным и — не таким уж обязательным.

Иностранные путешественники отзываются о нем с пренебрежением и плохо скрываемой неприязнью, вот только правы ли они? Известно, что Матвей Нарышкин был деятельным сторонником Петра в его борьбе за власть, участником подавления стрелецких восстаний. Вошел он и во Всешутейший собор его первым главой, сумев разобраться в замыслах внука. А поставив перед собой какую-либо цель, этот человек умел к ней идти. Только характер у Матвея Нарышкина был не из легких.

Круг кандидатов в «Нептуны» заметно сужался, но не одно это поддерживало надежду. Среди остававшихся нескольких «бояр висячих» некоторые имена принадлежали так называемым шутам Петра I. Среди них легче казалось найти таинственного старика. К тому же шуты петровских лет — это совсем не так просто.

Шутка, злая издевка, острое слово — как ценили их Петр и его единомышленники, какую чувствовали в них воспитательную силу! Под видом развлечения любая идея легче и быстрее доходила до человека, а ведь имелась в виду самая широкая аудитория, выходящая далеко за рамки придворного круга. Сколько шума наделала в Москве в конце XVII века знаменитая свадьба шута Шанского, разыгрывавшаяся с участием боярства на глазах у всего города, на улицах и в специально приготовленных помещениях. «В том же году, — вспоминает с характерной для тех лет краткостью один из современников, — женился шут Иван Пименов сын Шанский на сестре князя Юрья Федоровича Шаховского; в поезду были бояре, и окольничие, и думные, и стольники, и дьяки в мантиях, ферязях, в горлатных шапках, также и боярыни». Трудно придумать лучший повод для пародии на феодальные обычаи и вместе с тем возможность унизить ненавистную Петру боярскую спесь.

Чтобы сохранить память об удавшихся торжествах, Петр заказывает Адриану Схонебеку гравюры, на которых свадьба запечатлена во всех ее мельчайших подробностях. Тем более что такому обороту представления, которое было сродни торжествам Всешутейшего собора, помогал сам молодой. Шанского никак не назовешь шутом в нынешнем понимании этого слова. Представитель одной из старейших дворянских фамилий, он в числе волонтеров в 1697–1698 годах вместе с Петром ездил учиться на Запад, был по-настоящему образован, несомненно, остроумен и хорошо понимал замыслы царя. Тем не менее живописный портрет Шанского не числился среди имущества Ново-Преображенского дворца. Петр, по-видимому, не счел его лицом достаточно важным и интересным для подобного представительства. Зато в ассамблейной зале висела «персона иноземца Выменки», формально состоявшего в должности шута в придворном штате.

Однако «принц Вимене», как называли его современники по любимому присловью — искаженному акцентом выражению «вы меня», фигура и вовсе необычная. Настоящее его имя остается загадкой, но именно он был одним из основоположников русской политической сатиры. Сохранилась любопытная переписка «Выменки» с Петром I, дошла до нас и составленная им сатирическая грамотка к польскому королю Августу II Саксонскому в связи с далеко идущими военными планами последнего. Темой шуток «принца Вимене» была только внешняя политика, предметом сатиры — внешние враги. Обличие Нептуна к нему отношения не имело.

А вот какая роль принадлежала двум другим шутам — Андрею Бесящему и Якову Тургеневу?