Боярыня Матвеева

Хозяйка одела чулки, служанка причесала и уложила ей длинные светло-рыжие волосы. Неожиданно сказала:

– Если уж грешить с барином, то разве с таким красивым и ласковым, как брат твой, Пётр Григорьевич. Да только такой не будет девок обольщать.

Мэри удивилась. Даша никогда раньше не высказывала при ней симпатии к тому или иному мужчине.

– А у тебя хороший вкус. И умом не обижена. Если повезёт тебе и выйдешь за дворянина – будешь дамой получше, чем многие столбовые дворянки.

– Я – и за дворянина? Хорошо бы, конечно, да больно чудесно.

– А ты не веришь в чудеса?

– В церкви-то когда говорят, то верю, а жизни – нет.

– Всякое бывает, – весьма некстати Мэри потянуло на философию. – Особенно в смысле брака. В чем плохо быть женщиной, так это в том, что больше зависишь от случайности. Мужчина в армии служит или коммерцией занимается, так там не столько от случая, сколько от труда, ума, деловитости успех зависит. А женщина – как лист на ветру: повезёт – вознесёт на высокую гору, не повезёт – уронит в канаву. Полюбит тебя хороший человек – будешь счастлива, а мимо пройдёт – придётся идти за кого попало.

– Или вековухой останешься. Хотя, на мой вкус, лучше вековухой, чем жить с грубияном каким или пьяницей. Но всё ты правильно говоришь, госпожа. Может, поэтому женщины больше мужчин и молятся: на себя не надеются, только на милость божию.

– Вот об этом не думала. Но не знала бы раньше, что ты умница, поняла бы сейчас.

Закончив эти душевные разговоры, Мэри пошла к свекрови, и обе дамы занялись творчеством: стали писать челобитную. Опыта не было ни одной, ни у другой, но обе старались.

Затем Мэри побеседовала с двумя кандидатами в слуги-охранники: кандидаты были такие, что пугали хуже паулевых дружков. Потом вышивала. День прошёл, как обычно.

Вечером Мэри вдруг озарило:

– Матушка, я вот что подумала. Моё приданное вложено в фабрику; я могу в любой момент потребовать его назад. Если наследство всё-таки достанется Паулю, я так и сделаю, и Вы тоже. У нас будут деньги, чтобы жить.

– Нет и не было у меня приданного, – усмехнулась старуха, – мы когда поженились, оба бедняками были. Потому и поехали в Россию, что в Гессене подохли бы с голоду, а тут нам один купец предложил работу. Всё, что есть, своим горбом нажито, иной раз и не без подлости – я вот думаю иногда, может господь нас за это карает? Но мой бедный муж все силы вкладывал в эту фабрику, возился с ней больше, чем с детьми. Мне не так обидно, что мы её потеряем, как обидно, что Пауль всё разрушит. Он же не только улучшать, но даже в порядке поддерживать не будет, всё проиграет и промотает. Я бы уж лучше её продала – не женское это дело, фабрикой управлять, но только такому человеку, который не проматывать, а беречь и улучшать будет.

– А ведь это мысль! Мы можем, пока ещё дело о наследстве не закончено, её продать, а в документах указать, что продали дешевле, чем в действительности. Вы понимаете, матушка? Продаём, допустим, за тысячу рублей, в купчей указываем сто и пусть Пауль этой сотней подавится. А разницу берём себе и живём в своё удовольствие. Моё приданное, кстати, сто двадцать рублей, так что он ещё и должен мне останется.

Флора Краузе посмотрела на невестку со смесью ужаса и восхищения.

– Сразу видно, что ты в России родилась, – проворчала она, – мне бы этакий фокус и в голову не пришёл. А ведь верно!

– Главное, надёжного человека найти, покупателя. У Вас есть такой на примете?

– Сейчас нет. Но я знаю, где его поискать. Я сейчас, слава богу, выздоровела, голова ясная, сама по гостям ездить не буду, а ты от моего имени будешь приглашать нужных людей, или слуги будут записки носить. Главное – время: успеем до решения в пользу Пауля, повернуть вспять уже не получится. Муж рассказывал про попытки оспорить сделки: годами тянулись дела и ничем не кончались.

– Решение в пользу Пауля ещё не вынесено. А я завтра иду к этому господину, пасынку канцлера Иванова. Счастье может ещё повернуться к нам лицом.

Флора вдруг с неожиданной пылкостью схватила невестку за руки.

– Мэри, девочка, я знаю, что на саване карманов нет, но умоляю тебя: спаси труды моего мужа! Детей после нас не осталось, пусть хоть дело останется! Я тебя сделаю наследницей, на колени перед тобой стану, только не дай этому вечно хихикающему злыдню всё разрушить!

– Матушка, я люблю Вас и без наследства. Я сделаю всё, что смогу.

Глава 5

Молодой человек лет двадцати семи сидел за столом и что-то писал. Он даже не поднял головы, когда Мэри вошла. Само собой, не встал и не поклонился. Госпожа Краузе-младшая подождала немного, потом решила действовать нахрапом.

Она сама, без приглашения, уселась на ближайшую лавку и громко сказала:

– Здравствуй, боярин!

Артамон Матвеев поднял голову.

– Я не боярин. И никогда им не буду.

– Почему?

– Слишком худороден.

– Ну… Вдруг у тебя будут особые заслуги.

Хозяин кабинета засмеялся:

– Даже если у меня будут заслуги, боярами станут в лучшем случае мои правнуки. Кто ты, девушка? Почему ты называешь меня боярином?