Боярыня Морозова

Характеризуя личность княгини Евдокии Урусовой и ее эпистолярное наследие, Пьер Паскаль нашел очень точные и очень выразительные слова: «Эти письма длинны, беспорядочны, изобилуют повторами, полны нежных слов: это излияние жалоб, слез, сожалений, но среди всего этого есть весьма разумные советы. Евдокия — до безумия любящая мать и строгая христианка, образованная, последовательная и вдумчивая. Ее усилия, ее пример не останутся напрасными; по крайней мере, Анастасия через несколько лет возгорится почти необычайным в то время стремлением положить на Руси начало миссионерскому делу, идти обращать язычников, «хочет некрещоных крестить», «их же весь мир трепещет». «Материн болшо у нея ум-от!» — даст в дальнейшем свое заключение удивленный Аввакум. Где мы увидим лучше, чем в этой семье, насколько старая вера совмещается с самой христианской жизнью, и последовательной, и убежденной, и враждебной как новинам, так и религии, исполненной условностей и компромиссов?»[341]

«Смерило на смерть наступи»

Вскоре было начато новое расследование. 29 июня 1675 года, на Петров день, в Боровск из Москвы был прислан известный своей лютостью дьяк Федор Кузмищев,[342] который «мучениц истязал о приходе и о приношении». Сохранился указ о присылке Кузмищева в Боровск: «Того же (1675. — К. К.) году послан, по указу великого государя, в Боровеск из Стрелецкого приказу от думного дьяка Ларивона Иванова Стрелецкого же приказу дьяк Федор Кузмищев, да с ним того же приказу подьячей старой да два молодых. И указано ему тюремных сиделцов по их делам, которые довелось вершать, в болших делах казнить, четвертовать и вешать, а иных указано в иных делах к Москве присылать, а иных велено, которые сидят в больших делах, бивши кнутом, выпущать на чистые поруки на козле и в провотку, для того, что в тюрьме в Боровске тюремных сиделцов умножилось много. А велено ему, Федору, обо всем отписываться к Москве и присылать в Стрелецкий приказ, и о том, скол ко он по указу великого государя вершит всяких розных чинов людей и в каких делах, по ежемесяцом списки за своею рукою, к думному дьяку к Ларивону Иванову с товарыщи»[343].

Царь и его любимец Артамон Матвеев продолжали держать под личным контролем дело боярыни Морозовой и ее соузниц. Как раз в январе — марте 1675 года А. С. Матвеев добился высылки многих своих противников из столицы. Не выпускал он из виду и сестер своего заклятого врага Ф. П. Соковнина. «Личная ненависть к представительницам враждебных родов сочеталась у Матвеева с глубоким неприятием старообрядцев вообще, — пишет П. В. Седов. — Мало кто из царских приближенных осмеливался столь решительно осуждать мучеников за старую веру. Логично полагать, что А. С. Матвеев был причастен к трагической участи боровских узниц»[344].

Прибыв в Боровск, дьяк Кузмищев незамедлительно начал приводить в действие данные ему инструкции. 8 октября на площади в деревянном срубе были сожжены 14 боровских узников, в том числе бывший слуга Морозовой Иван и ее соузница инокиня Иустина. Среди сожженных был и священник Полиевкт Максимов. Сын попа из Ржевского уезда, сам он когда-то служил попом в Торжокском уезде. Арестованный за приверженность старой вере в 1652 году на основании анонимного послания, он был привезен в Москву 21 августа 1653 года, а затем отправлен в ссылку в Тобольск, где общался с протопопом Аввакумом и романовским попом Лазарем. Под влиянием бесед с ними отец Полиевкт еще более укрепился в старой вере.

После приезда дьяка Кузмищева положение узниц резко ухудшилось. По распоряжению царского посланца боярыню Морозову и княгиню Урусову из опустевшего после казни острога перевели в новоустроенную земляную тюрьму, в «пятисаженные ямы», а Марию Данилову поместили в тюрьму, где «злодеи сидят». Под страхом смерти охранникам запретили давать заключенным пищу и питье: «аще ли же кто дерзнет чрез повеление и последи о сем сыщется, и такового главною казнию казнить.[345] И бысть то время люто зело, уже зело бояхуся, еже допустити кого или самем каково-либо утешительное послужение сотворити»…