Боярыня Морозова

– Пусть государь немедля вышлет Плещеева! – потребовала толпа.

Никита Иванович поклонился народу, сел на коня и поскакал в Кремль.

Народ кинулся к воротам Спасской башни, и вскоре от государя пришли с ответом:

– Его царское величество постановил выдать Плещеева народу головой – казнить его тотчас на Лобном месте. Если будут найдены другие виновники мятежа, то их тоже казнят. Казнь над Плещеевым совершится, как только доставят палача для приведения царского приговора.

Проворные сейчас же кинулись за палачом, а те, кто был на лошадях, помчались на заставы в погоню за беглецами – Морозовым и Траханиотовым.

* * *

Хоть и ненавидел Никита Иванович Романов выскочку Бориса Ивановича Морозова, но быдло, когда оно вспоминало, что перед Богом все равны, весь этот народ, перед которым он шапку ломал, Никита Иванович ненавидел лютей Морозова. Потому и грех взял на душу, целуя крест: Борис Иванович был в то время в Кремле, и не просто был, потеряв волю от страха, а, наоборот, все время действовал.

Спасая Петра Тихоновича Траханиотова, и не только от гнева народа – бояре и духовенство, припомнив ему отнятые во Владимире и Суздале земли и людей, могли настоять на немедленной выдаче и казни, – Морозов выговорил у царя указ, по которому Петр Тихонович получил в управление городок Устюг Железный. Он бежал из Кремля ночью тайным ходом.

И за жизнь Плещеева Борис Иванович боролся до конца, а когда понял, что дело проиграно, через тайный ход выпроводил всю свою верную дворню с наказом зажечь Москву сразу во многих местах. Увидят бунтовщики, что пылают их собственные дома, – разбегутся. Тогда и Плещеева можно будет отбить у палачей, бледный, но степенный в движениях, в словах Борис Иванович и царя своим видом успокаивал, и противников своих смущал.

А народ все же проворнее был пуганых холопов Морозова. Бояре не успели еще сообщить Леонтию Стефановичу Плещееву о том, как решена его судьба, а палач и двое его подручных уже протискивались в щель приоткрывшихся Спасских ворот.

– Ради бога, не торопите казнь! – воскликнул Морозов.

– Если мы промедлим хотя бы полчаса, – возразил Никита Иванович Романов, – чернь забудет, что ей Плещеев нужен, и перебьет всех бояр, без разбору.

– Через полчаса Москва будет вновь в моих руках! – твердо сказал Морозов.

– Борис Иванович, забудь о том, что вчера еще не только Москва, но и все Московское царство было в твоих руках, – возразил Яков Куденетович Черкасский. – Мы этого не допустим.

Морозов улыбнулся и слегка поклонился ему. И тотчас закрыл лицо руками: через кремлевскую затоптанную площадь стрельцы вели Леонтия Стефановича Плещеева. Впереди шел священник, позади Плещеева – палачи в красных рубахах.

– Ведут! – крикнула обрадованная стража Кремля.

– Ведут! – прокатилось по площади.

Ворота Спасской башни распахнулись. Люди раздались, давая дорогу страшной процессии.

Леонтий Стефанович шел, задирая по-петушиному голову, но к нему тотчас потянулись руки, и он закричал, чуя, что стрельцы не доведут его до Лобного места:

– Люди! Я же не сам! Меня заставляли! Морозов заставлял!

Толпа наседала, и палач взял голову Плещеева под мышку, чтоб не убили прежде времени, без покаяния.

– Ы-ы-ы! – выскочил из толпы человек без языка, выбил Плещеева из рук палача, схватил поперек туловища, поднял, швырнул в толпу.

Плещеева били все, кто только дотянулся. Мозг брызгал на одежды. Били бездыханный труп, таскали, кровавя площадь, наконец бросили. Какой-то монах отсек топором то, что осталось от головы земского судьи.

– Он меня, безвинного, сек!

* * *

– Морозова! – ревела толпа, громыхая в Спасские ворота.

– Траханиотова!

Ворота отворились, из Кремля выехал князь Семен Пожарский с дворянами.

– Люди! Успокойтесь! – крикнул он. – Государь послал меня догнать и доставить в Москву Петра Тихоновича Траханиотова. Государь выдаст его народу головой.

– Морозова! – закричала толпа.

– Морозова в Кремле нет!

– Го-о-рит! – прокатился над Красной площадью вопль. – Белый город горит! И Китай-город горит! И Скород горит! Вся Москва горит!

Князь Пожарский сказал правду: Морозов бежал из Кремля.

По Белому городу крутил огненный смерч. До тайного дома, где когда-то он пытал неугодных людей, Морозову добраться не удалось. Стал пробираться к Неглинному мосту, но тут на улице появилась ватага решительных людей, которая тоже бежала к Неглинному мосту, где стоял самый большой царев кабак.

Борис Иванович отступил в лабиринт узких улочек. Он опять спешил и знал, куда спешит.

Одет он был в платье сокольника: тоже опасно – царев человек, – но все ж не кафтан боярина.

На постоялом дворе было пусто. Морозов юркнул в конюшню, вывел лошадь и стал запрягать в легкий возок. Руки слушались плохо. Ведь не упомнить, когда запрягал лошадь в телегу сам.

– Господи, пронеси! – Руки у Бориса Ивановича дрожали от нетерпения и радости, когда он пристроил вожжи и взнуздал лошадь.

– Эй! – выскочили во двор ямщики. – Эй, мужик!

Борис Иванович вскочил на козлы, шлепнул вожжой по крупу лошади, рванул удила.

– Морозов! Это Морозов! – узнали ямщики и кинулись к своим лошадям.